Семен встал за штурвал, включил, проверяя, все ходовые огни, завыл сиреной, засмеялся:
— Поехали... давай отмашку!
— Теперь нам только посуху и ездить, на воде-то утонем, — сказал Стрежнев.
На брандвахте, когда они раздевались, прилаживали к батарее мокрые фуфайки, вошел к ним Федор, сказал:
— Приехал.
— Кто?! — испугался Стрежнев. — Сам?
— Нет, линейный... Был здесь. Завтра, сказал, с утра к вам на катер пойдет.
— А начальника нет?
— Нету.
— Ну, а чего этот говорил?
— Да больше ничего, вот только так и сказал.
Сняв один сапог, Стрежнев задумался: «Эх и дураки, начали пить. Надо было сразу уезжать. Теперь что? Ведь топить эту калошу не будешь — всем затоном просмеют! Анне и то не дадут проходу. Погода-то вона что! Не успеешь оглянуться — лед затрещит... Ведь он, сопляк, ничего не понимает, только приказы чиркает: Поезжайте!» Хоть бы спросил, посоветовался... И не звонит теперь. Спуска-ать... А трещина? Неужели они не знают, дотянули до какого времени. Ведь заваривать надо, в затон и то не уведешь так-то! Какое уж тут плаванье».
Разговор на высшем уровне
1
В восемь утра они были возле катера. Сидели на осине, ждали линейного. Внизу по реке потюкивали топорами сплавщики — подновляли к весне боны. День разыгрывался веселый: в солнышке, в блеске — любованье! Игрушкой посверкивал за рекой крест на церквушке. Было слышно, как там в березах и липах возбужденно орали, делили что-то грачи.
А ниже, по широкому скату угора, выбирая, где поположе, осторожно кочевало по снегу от одной вытаявшей проплешины до другой колхозное стадо.
— Что-то он коров-то рано нынче выгнал, — вслух подумал Семен.
— А закаляет!.. — пояснил Стрежнев, а сам думал: «Может, теперь-то вот и можно вернуться в затон? Благо — причина есть...»
Пришел линейный. Он показался им маленьким, щуплым. Был в узких брючках и высоких с загнутыми голенищами сапогах. На голове — черт-те что: не то шапка, не то фуражка, что-то с козырьком. Однако, здороваясь издалека, он глянул из-под белесых бровей, из-под этого козырька так цепко и настойчиво, что Семен невольно подобрал ноги. Без перчаток — руки в карманах куртки — был он весь так пружинисто подобран, так ловко на нем сидели и курточка, и эта странная кепка, что, казалось, век он в них ходит, ни в чем другом больше не бывал да и быть не может.
«Востер», — отметил про себя Стрежнев и достал новую сигарету.
Механик, не вынимая рук из карманов, медленно, большим кругом обогнул катер, приглядываясь к нему, остановился возле носа, попробовал каблуком луг, задрал голову — зачем-то оглядел столб и провода над катером; потом присел, стал разглядывать вмятины на корпусе, переходил от одной к другой...