Река между тем на глазах менялась: на белой ее хребтине с каждым утром все больше появлялось болезненных чугунно-тяжелых пятен, будто кто бил ее по ночам, оставляя синяки. К полудню эти пятна расплывались все шире, подкрадывались одно к другому, сливались.
Стрежнев теперь не думал ни о затоне, ни о начальнике, ни о своей жизни. Все как бы отложил «на потом». Не хотелось по пустякам бередить и так больную душу. Сейчас важно было хоть как-то залатать и покрасить днище, столкнуть катер на воду, а там видно будет... Допустить же, чтобы катер утонул, Стрежнев не мог — смеху не оберешься на весь затон до конца дней...
Однако всякую работу Стрежнев любил делать степенно и добротно, со спокойной душой, как бывало в затоне.
Но сейчас этого-то покоя как раз и не хватало. Все не под руками, не устроено — все не ладилось!
Когда привезли бревна, оказалось, что их нечем пилить. Обшарили все трюмы, машинное отделение, заглянули даже под слани, но нашли только ржавый топор-тупицу, который Стрежнев, молча, тут же запустил с палубы в гриву.
— Придется опять мужикам кланяться, — сказал Семен.
— Нет уж, иди ты проси, — ответил Стрежнев. Я настрадался, хватит.
Пилу мужики дали, но только на два часа, велели принести.
— Что я, дизель, что ли, — недовольно сказал Стрежнев, берясь за ручку. — Два часа...
Семен, как паук, раскорячившись кривыми ногами и упершись левой рукой в бревно, пилу таскал молча, стоически. Только сопел. А Стрежнева брала одышка. После каждого перепила он распрямлялся во весь свой большой рост, утирал шапкой пот, говорил:
— Подожди, дай вздохну.
И Семен молча ждал.
Они испилили два бревна, Стрежнев оглядел кучу катышей, сказал:
— А ведь не хватит, придется еще привозить.
— Ну, увидим, — ответил Семен. — Вон рекой кто-то идет.
— Так что, мало ли кто там ходит, давай...
Он поправил ногой бревно, и снова начали таскать пилу, невесело глядя в землю.
— Эй, студенты! — послышалось с дороги. — Хватит дрова пилить: зима-то кончается.
Подошел Федор, уселся на катыш:
— Да что вы мучаетесь. Плюньте! Завтра я вам бензопилой враз раздерну. Собирайтесь, уж вечер, чай, сегодня суббота.
— А ты что весел? — спросил его Стрежнев. — Гуляешь?
— Ходил в село, внука глядел. И жена там, приехала. Завтра сюда приплетется, на брандвахту. Пока дорога держится... Николаем назвали! Внука-то!.. Как тебя.
— Так велик ли народился-то? — польщенный, спросил Стрежнев, усаживаясь.
— А ничего... На руке подержал — так, с небольшого глухаря будет. Вот, взял за его здоровье.
И он вынул из-за пазухи четвертинку.