— Надо бы, конешно, большую, да уж поистратился, и так, говорят, хватит... В баню вот иду, думал, потом приму, напоследок, пока жены нет, да гляжу — дружки. Стакан-то есть ли? Давайте по глоточку...
— Да ну-у, чего тут, — возразил Стрежнев, — только во рту поганить. Побереги... А в баню-то, Семен, и нам не мешало бы, уж корка, поди, наросла.
— А пойдем, — с готовностью ответил Семен.
— Конечно, пойдемте! — обрадовался Федор. — Я полотенца вам новые дам, веники у меня, как шелковые...
1
Неожиданно ударили те звонкие зоревые утренники, о которых говорил Федор.
Свежо и молодо было на подсушенном морозцем берегу. Ретиво взвизгнула на мерзлой сосне пила, и белые опилки веером полетели к черной скуле катера.
Стрежнев только успевал прикладывать к гладко-желтому боку сосны мерку. Федор нажимал на пилу, а Семен ногой придерживал бревно...
Все было кончено за каких-нибудь полчаса, еще коров не выгоняли на том берегу.
— Вот это повеселее, — сказал Стрежнев, с чувством заслуженного отдыха садясь на катыш. — Давай теперь уж и топоры. Глядишь, скоренько и зарубы сделаем. Найдешь ли?
Федор отложил бойкую пилу, не спеша положил на катыш рукавицы, попрекнул:
— А вы ехали, о чем думали? Игрушки играть за двадцать верст притащились?..
— Да забыли впопыхах-то. Ведь собирались как?.. Не дал оглянуться, будто арестантов отправил... — сказал Стрежнев.
Федор, осознавая свою заслугу, довольный, что пила сегодня не дала чиху — завелась сразу, не опозорила своего хозяина, — с достоинством принялся ругать их, но вдруг закончил:
— Конечно, дам! Пойдем кто-нибудь, чай, не маленькие, гвозди рубить не станете.
За топорами собрался Семен. Он молча взвалил на свой горб пилу и, не оборачиваясь, потащил ее поперек грив к брандвахте. Федор прогуливался сзади, налеге — этого ему как раз и хотелось.
На брандвахте нашлось два топора, но один был с завалом и в мелких зазубринах. Пришлось точить.
Федор, нажимая крепкой рукой на обух топора, вспоминал жену: «Это она, больше некому! Хорошо свой схоронил, а то бы и этот... Ох, народ!.. Только и гляди. Вот опять заявится. Хоть под замком держи!»
Семен не останавливался и не слушал. Крутил и крутил рукоятку точила. Размеренно, долго, как машина. Работник он был безотказный. А Федор все ворчал, иногда щупал жало большим пальцем и вновь опускал лезвие на край точила.
Верно говорят: «Глаза страшатся, а руки делают!»
Теперь они сидели на берегу и не спеша потюкивали топорами, подгоняли зарубы, выкладывали всяк свою клетку, метили короткие бревнышки, чтобы потом на месте, под катером, сразу, без задержки можно было отыскать «родной» по зарубе катыш.