Но вода подгоняла, надо было идти звонить первым, а это значило изменить самому себе.
Семен что-то стучал в машинном, а Стрежнев в беспокойстве сходил поглядеть еще раз метку, но ничего не прибыло: не прошло еще и часу.
Он опять было сел, но тут же встал, решительно хлопнул рукавицами, сунул их на борт катера, крикнул:
— Семен, оставайся! Пойду в контору. Надо за шиворот кого-то брать! Это не дело. Доиграются — утопят, а потом нам же бока и наломают... Чего там стучишь? Брось! Теши хоть клинья под борта, с клеток-то подбивать...
Ходьба по оттаивающим после ночного мороза гривам несколько успокоила Стрежнева. Он пошел медленнее: надо было обдумать, с чего начинать, как держать себя в конторе. По делу-то следовало разносить всех налево и направо, идти к главному механику, к главному инженеру... И Стрежнев мысленно представлял себя то в том, то в другом кабинете, а дальше что-то не получалось. Он видел, как встает ему навстречу и с улыбкой протягивает руку главный инженер. Внимательно слушает, а говорит вежливо, спокойно... Как тут будешь кричать?
Потом виделся главный механик — Илья, уже лысый, всегда задумчивый и как бы обиженный. Этого не прошибешь ничем. Все понимает, во всем сочувствует, но ничем никогда не поможет: словно стесняется сделать добро. Какой-то обтекаемый во всех случаях жизни человек. Идти к нему не хотелось. Ведь оба всю жизнь помнили, как тонули тогда в затоне, как потом вызывал начальник — еще не Яков — и Стрежнев дорогой просил Илью сказать, что не сработал, мол, телеграф: вместо «полного назад» так и осталось «полный вперед».
Но в кабинете у начальника Илья скромно промолчал. И Стрежнева сняли с катера. Две навигации потом плавал он матросом. С тех пор и разошлись их с Ильей дорожки. Оба старались как можно реже встречаться. Во всем затоне знал об их отношениях только Федор.
Вспоминая то лето, Стрежнев неожиданно поразился, как давно это было и как быстро пролетело время. Даже не верилось, что оба тогда были еще почти мальчишками, а теперь вот и на пенсию — старик! Так это — и есть жизнь? Вся тут?.. Уж больно мало...
И вдруг Стрежнев остановился, он нечаянно понял, почему ему не хочется идти в контору: «Вот оно что... Получается, начали с аварии, а теперь и конец — авария!
Та-ак... И опять Илья. И снова он оставит меня в дураках! Вот поэтому и жизнь кажется маленькой — от этого маленького, незаметного, но себе на уме человека! Нет, нет, только не к нему...».
А вокруг разливалась, копошилась весна. Задумавшись, Стрежнев чуть не наступил на зазевавшегося куличка. Кулик, видимо, по-настоящему еще не опомнился после изнурительной дальней дороги, испуганно вскрикнул и зачастил остро-пестрыми крыльями над самой водой лога. Стрежнев, вздрогнув от неожиданности, как бы в оправдание своего испуга, любовно, по-тихоньку обругал кулика.