О чем они думали теперь? Они были на месте, у своей реки, о которой не раз вспоминали зимой. Сейчас она была рядом, у ног. Может быть, именно река больше всех научила человека мечтать, думать, соизмерять... Она была всегда деятельна, была в вечной терпеливой работе. Она научила человека плавать, использовать ее силу, она первая избавила его от оков земной тяжести. Но река бездумна, она с одинаковой удалью вершит и нужную и вредную работу. Думать должен был человек. И он думал. Века, тысячелетия... Много всего передумал. Теперь думали еще раз и они.
Луков, подойдя к воде, стал умываться:
— Глаза хоть промыть. Ну, ешь твою вошь, разгулялась как на свадьбе.
— Хорошо, будто на дрожжах прет, — отозвался Сорокин.
— Пусть дуроломит, нам легче, — задорно подхватил Чирок. — Вон как завивает, хоть мельницу ставь.
— Ну, кто не умывался? — шутя крикнул Княжев и полез со штабеля. Он снял шапку, помыл руки и влажной пятерней протер лицо. — Не больно тепла, — сказал, улыбаясь.
Еще кое-кто последовал его примеру, слезли со штабеля.
— А вы что, сухопутные?.. — крикнул Княжев тем, кто сидел недвижно. Взял свой шест и, как в детстве, плескуче ударил им по воде, обдав всех на штабеле дождем брызг. — Утирайтесь!.. Расходись по штабелям!
И пошли, кто куда, полезли через проваливающийся настовой коркой снег к соседним штабелям.
Мишка остался, где был, вместе с Княжевым, Шаровым, Луковым. Он еще оглядывался, отмечал про себя, кто куда пошел, а из-под ног у него уже брали бревно. Это была ровная и гладкая, будто литая, сосна. Княжев с Ботяковым с силой катнули ее пиками багров, и она, разбежавшись по стелюгам[3], хлопнула по живому зеркалу воды. Сквозь кисейную занавесь брызг Мишка увидел, как искорежилась вершина отраженной в воде ели и вся она волнисто закачалась, выпирая попеременно в стороны, будто резиновая, от вершины и все ниже, ниже — к другому берегу, где росла.
— Берегись! — Мишка едва успел отскочить, Ботяков с Чирком катили толстую прямую ель. Она разбегалась все сильнее (штабель был немного покатым к воде), с хрястом лопнула стелюга, и елка, на лету вращаясь, полетела в реку. Опять как выстрел плеснула вода — снова искорежило начавшее было выправляться отражение ели, а бревно, наматывая на себя прозрачную водяную пленку, отплывало от штабеля все дальше. Потом послушно устремилось по реке вниз. Мишка загляделся, и ему чуть не отдавили очередным бревном ногу.
Слышались такие же всплески и с нижнего, и с верхнего штабелей. Перепрыгнув бревно, Мишка побежал в начало штабеля.