Мишка и те, кто весновать пришел впервые, расстроились, слушая его. Другие начали было спорить, доказывать... А Княжев молчал. Может, догадывался он о двойной игре мастера, а может, и нет, но это не меняло дела. Нынешнюю весновку он прикидывал по-своему и знал уже, что все получится.
Покуривая и слушая Чекушина, он думал: «Если этот бегун и будет недоволен, то в сплавной конторе все равно скажут спасибо ему, Княжеву, как и всегда бывало. Но без мастера тоже не обойтись: он будет принимать работу в конце, с ним надо будет оформлять, подписывать все документы...»
Чекушин что-то все говорил, а уже играли по очереди все три дятла, и утро Мишке казалось сегодня испорченным. И все как-то приуныли, слушая Чекушина, с последней надеждой поглядывали на Княжева.
А бригадир видел, что сейчас Чекушин только мешает бригаде своими угрозами, но терпел и смотрел на него как на слепня во время пашни, который донимает запряженную лошадь. Но когда терпение кончилось, он по своей крестьянской привычке будто кнутом решил подхлестнуть бригаду ядреной шуткой, но так, чтобы одновременно и слепня пришибить:
— А ну, мужики, сбросим еще штабель сверх нормы — на портки начальству, а то, поди, оно уже измаралось за нас со страху. Им ведь спецодежды, как и нам на весновку, не выдают. Выручать надо. А то скоро все прибегут сюда стираться — воды не попьешь, в барак надо будет бежать!
И под смех все поднялись, оставляя мастера на штабеле одного: А Чекушин, застегнув свою полевую сумку, скорее пошел в вагончик-столовую: до прихода бригады ему надо было позавтракать, а главное, поговорить с Настасьей — поглядеть еще раз, как она к нему отнесется.
Чекушин шел на поляну по тропе, уже хорошо проторенной мужиками, и был доволен собой, начавшимся днем. Он не обиделся на Княжева и на весновщиков: как раз на это и рассчитывал — припугнуть их, поубавить гонора, чтобы они особо не надеялись и не ждали от него и в будущем милости. Все так и получилось, и Чекушин, легко перепрыгивая ручьи, не переставал думать, как он хорошо, с умом руководит людьми.
Он вышел на поляну и остановился: вся поляна рокотала. Чекушин улыбнулся про себя и решил: «Значит, ток тут, на поляне. Приду с ружьем...» И опять подумал, какой он молодец.
Утро было в самой своей торжественной силе. Могучая вершина старой сосны нежилась в раннем солнце, а из трубы зеленого вагончика важно шел густой дым и, переваливаясь в верху, где было уже солнце, менялся, становясь то фиолетовым, то серым, то белесым... Чисто и хорошо было на поляне, и Чекушин мельком подумал, что и весь день у него будет сегодня хороший, и смело направился к вагончику.