Но потом снова была война: лишенные дара обвинили одаренных в пережитых бедах. Тогда жгли любые книги, где было хотя бы упоминание плетений, и мир едва не скатился в пучину невежества. А, может, и скатился, кто сейчас разберет? Одаренных истребили бы всех, если бы не появились тусветные твари, которых не остановить без плетений. Некоторые ереси до сих пор утверждали, что тварей призвали одаренные, поняв, что обречены. Правда, тех, кто исповедовал такую ересь, казнили безжалостно.
«Память людская коротка, — говорила мать. — Два-три поколения, и происшедшее либо забудут, либо переврут настолько, что оно станет своей противоположностью. Поэтому так важны записи». Которые очень легко скрыть, оставив лишь в библиотеках для одаренных.
Весьма известна в своей области, значит… Чего еще Гуннар по недомыслию своему не захотел знать? Впрочем, теперь уже неважно, все равно не исправить.
— Выходит, легенды не лгут, а Болли был не помешанный, — сказал он.
— Он не был помешанным. И, наверное, там, на востоке, когда-то случилось что-то подобное. Но у нас ритуал забыли, а там сделали так, что знать о нем и использовать могли не все.
— Но силы всегда не хватает?
Эрик невесело усмехнулся.
— Не буду лукавить, соблазн есть всегда. Цена высоковата.
Но если описания в книге достаточно хорошо образованному и любознательному человеку для того, чтобы воссоздать обряд, хоть и не в том изводе, что практиковался на востоке, значит… Гуннар провел ладонями по лицу, чувствуя, как внутри тает, кажется, намертво скрутившийся узел, а щеки загораются стыдом. Заставил себя посмотреть в глаза другу.
— Значит, убийцей мог быть кто угодно. Я должен…
— Перестань, — перебил Эрик. — Я думал так же. И Руни ты же слышал.
А еще значит, убийца не остановится. Но об этом можно подумать позже.
* * *
Он сам не понял, как оказался у дома Вигдис. Сгреб ее в охапку, едва открылась дверь, забыв на миг и о прохожих, и о прислуге, ткнулся носом в волосы.
— Это не ты… Это может быть кто угодно. Хвала Творцу, это не ты…
Она глянула снизу вверх, изумленно и радостно. Погладила по щеке.
— Совсем извелся, бедный ты мой… Но…
— Потом, все потом… — Он потянулся к застежке амулета. — Прислуга?
— Поденщица уже ушла. Пойдем в спальню.
Гуннар сам не заметил, как рассказал ей все: и про книгу, и про брата, и про последний разговор с матерью.
— Так вот почему… — Вигдис осеклась на полуслове. — Я никогда с тобой так не поступлю.
— Знаю. — Он прижал ее крепче.
— «Лучше сдохну под забором», значит… Умеешь ты разговаривать с женщинами, которые тебя любят.