— За грудиной? Ты издеваешься?
— Это ты издеваешься! — вскипел Эрик. — Словно недоволен тем, что Викар жив. Что твой человек, — он кивнул в сторону Эгиля — не останется калекой! Что всех вас не одолела тварь! Ты сам говорил, что всем конец, если я не помогу. Я помог, и что получаю вместо благодарности? Допрос? Угрозы? Вы там в своем ордене вконец берега потеряли?
— Мы там в нашем ордене каждый день имеем дело вот с этим, — Колль обернулся, указывая в темноту, туда, где осталась россыпь стеклянных капель. — С тем, от чего вы бежите, скуля и поджав хвосты! Так что не тебе нас упрекать или судить! Сам-то не больно рвался!
— Но и не побежал. И что в ответ? Приказ бросить все дела, всех, кто мне дорог, и идти с тобой? И кого из людей ты готов умертвить, чтобы сменить его на меня, раз уж я зачем-то оказался тебе так нужен?
— Да сдался ты мне, — чистильщик выругался. — Ты мизинца ни одного из моих парней не стоишь.
— Вот и отлично. Вот и договорились. Я могу идти умыться, наконец?
— Нет. Я еще не закончил. Почему Викар жив?
— Потому что меня учил лучший целитель в стране, которому ни один из столичных профессоров в подметки не годится! Потому что я был…
Эрик осекся. Он был одним из лучших учеников Лейва. Только это никак не вязалось с посредственной оценкой на защите, которую придумал — и в которую поверил — Колль.
— Потому что ты — что?
— Потому что я был целителем в отряде Колльбейна. И перевидал всякого за три года.
А про то, что он два года практиковал в Белокамне, лучше не вспоминать. По крайней мере, пока не уляжется шум. Значит, еще года два, а то и больше.
— Это не объяснение. Откуда ты знаешь, как останавливать омертвение?
— Да ничего я не знаю!
— Врешь. Откуда ты знаешь это плетение?
— Какое?
— Вот это.
Колль потянулся к нитям, опуская на головы сразу троим авторское плетение Эрика. То самое, что могло убивать тусветных тварей куда вернее огня, если растянуть его наподобие широкого решета и накрыть стеклянные капли до того, как они сольются в единое тело. То самое плетение, что могло, если собрать его в узкий луч, мгновенно уничтожить одиночную бусину, попавшую в тело. Или выжечь? высушить? Словом, навсегда убрать омертвение, которое твари действительно оставляли после себя и которое не поддавалось никаким исцеляющим плетениям.
То самое, что, накрыв человека, в считанные мгновения превращало его в иссохшую мумию, лишенную жизни.
Ингрид, хоть и заметила, как свивается плетение, не шелохнулась, доверяя решению Эрика. Напрягся Хаук, который ничего не видел, но, похоже, понял если не все, то многое по тому, как изменились лица, как шевельнулись чистильщики, готовые в любой момент вскочить, хотя какая по сути разница, плести сидя или стоя. Эрик колебаться не стал — ударил точно в уязвимую точку, разрывая нити. Выругался Колль, невольно потянувшись пальцами к виску после того, как плетение сорвалось. Впору злорадствовать — сам напросился.