Каргопольский уезд простирается до Вологодского уезда на востоке, Белозерского уезда на юге и Карелии на западе. А на север он тянется на 56 германских миль вдоль всей длины реки Онеги до самого Белого моря.
Когда кто-нибудь, кроме еврея, подходит к русской границе, его немедля спрашивают, что ему надобно. Если он отвечает, что желает служить великому князю, ему начинают задавать разные вопросы. Его слова и ответы держат в секрете, их записывают и скрепляют печатью. Затем его тотчас отправляют почтовой лошадью в Москву в сопровождении дворянина. Занимает это дней шесть-семь. В Москве его тайно и подробно расспрашивают обо всем, и, если его ответы совпадают с теми, что он давал на границе, ему верят и привечают. Ни его имя, ни платье, ни знатность в расчет не идут. И только словам его придают большое значение. С того дня, когда он пришел на границу, ему дают кормовые деньги до того дня, когда он прибывает в Москву. В Москве в день прибытия ему выдают кормовую память – распоряжение о кормовых деньгах.
В Москве есть один специальный двор, где держат вареный и невареный мед. Там все иноземцы получают свое дневное содержание, согласно кормовым запискам – кто-то меньше, кто-то больше.
В Земельной канцелярии тот же иноземец получает еще одну записку, где говорится, что великий князь пожаловал ему поместье в одну сотню, две сотни, три сотни или четыре сотни четвертей. Тогда он может посмотреть или разузнать, где в стране умер или убит в бою дворянин без наследников. Его вдове дается кое-какое содержание, а [поместье умершего] передается иноземцу, согласно воле великого князя. Озимое зерно он берет из урожая, а на яровое ему выдаются деньги. Также на первое время ему дают некую сумму денег и ткани: суконную, шелковую, парчовую, и еще кафтаны, подбитые соболями или другим мехом. После сбора урожая эти расходы высчитывают.
До того как Москву сожгли, великий князь обычно жаловал иноземцу дом в городе. Нынче ему выдают [надел] 102 фута в длину и ширину на Болвановке, где живут немецкие конники, – пешие в расчет не идут. Надел ему огораживают, и после иноземец может строиться как захочет. Если он подаст прошение великому князю, говоря, что желает строить дом, ему дадут еще кое-что. В своем доме он может держать кабак. Людям [Ивана] это запрещено и почитается среди них великим бесчестьем.
Кроме того, у него есть еще годовое содержание, и он со своими слугами освобождается от уплаты таможенных пошлин по всей стране.
До нынешних времен [до того, как сожгли Москву] великий князь обыкновенно давал многим иноземцам письма, освобождавшие их от суда, если русские предъявляют им иск, за исключением двух дней в году: Рождества Христова и святых Петра и Павла [29 июня]. В эти святые дни общие правила не действовали. Чтобы вызвать иноземца в суд, назначался особый пристав, обозначенный в грамоте, и, если пристав оказывался не тем, что указан в грамоте, иноземец имел право побить пристава у себя в доме и обойтись с ним, как считает нужным. Если потом этот пристав снова жаловался на иноземца, его снова били или наказывали. Иноземец же имел право вчинить русскому иск в любой день. Так великий князь узнавал о делах у всех своих соседей. [Уделяя этому особое внимание.]