Толстовки валяются комком, похоже, они пролежали в таком виде вечность. И джинсы – муж их купил, но так и не надел.
С трудом выговариваю слова, с которых должен начаться этот страшный разговор:
– Люк, нам нужно кое-что серьезно обсудить.
Муж даже не поворачивается.
– В чем дело? – Он достает плюшевого жирафа, смотрит на него и убирает на тумбочку, а потом снова принимается рыться в завалах.
Я жду. Люк продолжает поиски. Во мне вспыхивают крошечные искры гнева, но вскоре они разгораются в пламя. Я пропускаю через себя эту энергию.
– Ты не можешь хоть на секунду остановиться и уделить внимание своей жене?
Своей жене…
Уже несколько месяцев я называю себя в третьем лице. Мне кажется, если говорить о себе, будто о ком-то другом, муж начнет видеть меня более четко, наконец услышит мои слова.
Он бросает на пол старую изодранную футболку, вытаскивает одинокий носок, потом выпрямляется и поворачивается. Приподнимает брови, но молчит.
– Мне нужен развод.
Вот так просто беру и произношу. Эти слова, это заявление давно бурлило во мне. Я швырнула его через всю комнату, и оно грохнулось на пол у ног мужа. Раздраженный вид Люка вывел меня из себя, потому я так поступила.
Муж скрещивает руки на груди, зажав в кулаке носок.
– А как же Адди?
Закрываю глаза и делаю вдох, затем открываю и произношу:
– Я хочу поговорить о нас, о нашем браке, хотя говорить тут уже не о чем. Причем давно.
Он молчит, внимательно смотрит на меня, думает.
Я столько раз воображала, как Люк отреагирует, когда я наконец произнесу эти слова. Ярость, крики, потрясение, слезы, даже плач. Мольбы попытаться все исправить. Но молчания и спокойствия в списке никогда не было.
– Но как же Адди? – снова спрашивает он. – Адди нужны оба родителя, и ты это знаешь.
Как же Адди?! Как же Адди… Хочется заорать. В глубине души, где-то очень глубоко, лучшей своей частью я понимаю: да, нужно сделать все аккуратно, чтобы было лучше для дочери. Адди важнее любого из нас, конечно, следует позаботиться об Адди! Кроме того, ребенок не будет счастлив с родителями, которые несчастны друг с другом. Но вслух говорю иное:
– Единственная вещь, что тебя волнует, – Адди?
Люк смотрит на меня так, будто я взяла на кухне самый большой нож и занесла над макушкой нашей дочери, как Авраам над Исааком.
– Адди не вещь.
– Боже, Люк, я же не о том! Ты так безумно любишь дочь, что даже не слышишь меня. Кажется, ты забыл – в доме живет кто-то еще! И этот кто-то – твоя жена!
Твоя жена! Твоя жена!
– Похоже, моя жена больше не хочет быть моей, – безжизненным тоном замечает он.