Послышался нестройный шум.
Стук, хлопки и голоса нарастали, бежали от дома к дому. Кто-то бил палкой по земле, кто-то бормотал заклинания, женщины улюлюкали, мужчины щелкали языком. В этом гвалте слышались призывы к убийству и жажда крови.
Тибор рванулся к источнику сумятицы:
– Скорей! Робюр уже топчется на месте. Ему не терпится начать драку. Сельчане столпились вокруг негодяя, он призывает их на свою сторону, осыпает бранью Панноама и насмехается над его промедлением.
Я бросился за ним, и мы мигом очутились у Липы справедливости.
Возгласы и грохот смолкли.
По толпе пробежал изумленный ропот. Сельчане не видели меня долгие месяцы, но больше их поразило, что я явился к ним с отцовым мечом и знаменитым ожерельем.
Я встал в стойку напротив Робюра. Было ясно, что это он. Коренастый, поперек себя шире, весь увешанный амулетами, среди которых побрякивало украшение из звериных клыков, а на башке у него красовалась волчья голова – ходячее воплощение воинственности. Даже грязная клочковатая борода и взъерошенные патлы призывали: «Трепещите!»
Он показался мне смехотворным; не скажу, что ему недоставало свидетельств силы, – бычья шея со вздувшимися венами, мускулистые руки, увесистые кулаки и короткие крепкие ноги, залог устойчивости и быстроты, были внушительны, – однако две тяжелые складки на узком лбу, налитые кровью глаза, раздутые ноздри и опасливая повадка говорили о тупости этого животного, о глупом упрямстве того, кто агрессивность мнит отвагой, а притязания – широтой ума.
Пялясь на мое ожерелье и меч, он рявкнул:
– Ты кто?
– Ноам, сын Панноама.
Он буркнул:
– У Панноама нет сыновей.
– Ты плохо осведомлен.
Я призвал в свидетели сельчан:
– Я Ноам, сын Панноама – да или нет?
Они проревели: «Да-а-а», и ответ Робюру не понравился; он почуял, что ветер переменился.
Робюр слегка обалдел и воинственно топнул:
– А где Панноам?
– У себя дома.
– Он боится драться!
– С кем?
Робюр задохнулся от возмущения:
– Со мной!
– С чего бы?
– Я бросил ему вызов. Победит – останется вождем. Нет – вождем стану я.
Наш разговор страшно бесил Робюра и сбивал с него спесь. Он настроился на легкую победу, но что-то пошло не так. Я продолжал твердым голосом, зная, что мое спокойствие рано или поздно выбьет его из колеи:
– Думаю, ты ошибаешься, Робюр. Ты хотел биться с вождем? Вождь этой деревни – я.
– С каких пор? – взревел он.
Запал мерзавца говорил то ли о его тупости, то ли о страхе поражения.
– С рождения и с позапрошлого мгновения. Отец нынче вернул мне долг.
Я указал на ожерелье – Робюр с начала нашей перебранки косо на него поглядывал. Чтобы укрепить свою позицию, я надменно спросил: