Она на меня не смотрела, но я постоянно ощущал на себе ее бдительный взгляд из-под полуопущенных век с бахромой загнутых ресниц.
Я сделал шаг к ней.
Она развернулась, с бесстыдным одобрением молча воззрилась на меня. Она ждала. Она заранее покорялась. Ее пассивность взывала к моей активности. С вялой податливостью она едва заметно улыбнулась.
Утратив всякое достоинство, я опустился на колени, схватил ее ладони и тотчас растрогался до слез оттого, какие они маленькие, какие теплые, какие нежные и какие ждущие. Я десять раз, сто раз целовал ее хрупкие запястья, сгорая от желания дать ей понять, что обожаю ее, преклоняюсь перед ней и мечтаю лишь о ее счастье.
Она шаловливо взяла меня за подбородок, подняла к себе мое лицо и по-детски подставила мне свою бархатистую щеку. Раскусив ее хитрость, я пренебрег щекой и прильнул к ее рту. Наши губы мгновенно слились. Властные. Трепещущие. Нура вздохнула от облегчения. Потом от наслаждения. Наши языки, прохладные, пылкие, ловкие, ласкались и жадно искали друг друга.
Нура легла на спину и притянула меня к себе. Я боялся раздавить ее, но она упорно не отпускала меня, ее глаза с мольбой погрузились в мои. Ее переполняло нетерпение. Она ждала от меня полного наслаждения.
Я вошел в нее.
И тотчас неопровержимо доказал: мой половой орган был создан для того, чтобы проникнуть в нее. Она что-то изумленно, радостно, жадно залепетала. Мы не сводили друг с друга глаз, которые в каждое мгновение вопрошали: «Тебе так нравится? Ты это ощущаешь?» И наши гортани отвечали уханьем, рычанием, хрипами, завыванием.
Я много раз сдерживал себя, чтобы не кончить.
Внезапно Нура застыла и широко раскрытыми, увлажнившимися и потемневшими глазами посмотрела на меня. Мне казалось, что в моем взгляде она ищет кого-то другого, не того, кто проник в нее, не внимательного, нежного и сильного Ноама, а отринувшего всякую ласковость, властного завоевателя, победителя, который сломит ее самоконтроль.
Я выгнулся и мощным движением опять вошел в нее.
Удовлетворенная, Нура вновь расслабилась.
Я наталкивался на нее, бился об нее, пробегавшие по ее лицу судороги доказывали, что она проявляет острое любопытство к тому, что с ней происходит, к тому, что сейчас произойдет. Она содрогалась под моим натиском, пребывая одновременно в сознании и в забытьи. Уши у нее покраснели, шея побагровела, грудь покрылась пятнами. Она задыхалась.
Нура закричала. Я тоже. То, что я терял в нежности, в чувствительности, в неге, я обретал в возбуждении. Нечто было сильнее нас. Моя пылкость перестала принадлежать мне, она пронзала меня, я сам подвергался ей, подчинялся ее могуществу. Мы с Нурой испытывали какое-то безумие.