По вечерам мы разжигали костер, чтобы поджарить себе мясо и отпугнуть хищников. И засыпали вместе с солнцем.
На второй день, после переправы через текущий из леса ручей, Барак начал отставать.
– Нога? – встревоженно прошептал я.
Он успокоил меня, покачав головой:
– Мой мальчик, дальше иди без меня.
– Что?
Барак в смущении почесал локти, и от этого движения напряглись его огромные мышцы – я нередко поражался, как с такими бицепсами ему вообще удается сгибать руки.
– Этот ручей ведет в Пещеру Охотниц. Я отправляюсь туда.
Я выпучил глаза. Он уточнил:
– Я пошел с тобой и ради этого тоже.
Я в ужасе взвыл:
– Барак!
Возмущенный моим возмущением колосс сделал шаг назад:
– Негодник, что ты себе вообразил?
– Ничего я не вообразил: я знаю!
– Что ты сказал?
– Я знаю, какие делишки обделывают в Пещере Охотниц!
Барак хлопнул себя по лбу, сдержался, чтобы не взорваться, потом окинул меня с головы до ног презрительным и одновременно изучающим взглядом:
– Что ты за жалкое, отвратительное существо! Вонючий скунс, я собрался в Пещеру Охотниц не делишки обделывать, а проститься!
– Проститься? – с недоверием проворчал я.
– Да, проститься. Мне довелось пережить там волшебные моменты, и я считаю необходимым поблагодарить Охотниц!
– Угу… Особенно Малатантру.
– Малатантру в первую очередь, разумеется.
Увидев мою недовольную мину, Барак взорвался:
– Согласен, Малатантра продает мужчинам свои прелести, но эта чувствительная особа, несомненно, будет рада узнать, что я жив и встретил свою юношескую любовь.
– Уверен ли ты, Барак, что устоишь перед чарами Малатантры?
Он в задумчивости поднял глаза к небесам:
– Нет.
Затем снова перевел взгляд на меня и добавил:
– Я знаю, как рискую, а потому принял меры предосторожности.
– И какие же? Оставил свои яйца в деревне?
Он расхохотался:
– Блестящая мысль! Это понравилось бы нашим половинам… Вообрази себе, племянничек, ящик для яиц, куда они запирали бы их перед нашим отбытием.
Тряся своей гривой, он снова расхохотался.
– Я принял меры предосторожности против чар Малатантры: я ей ничего не несу. Ни кабана, ни оленухи, ни кролика. Она знает себе цену, так что поймет.
В ответ я улыбнулся:
– Извини, Барак. Прости мою подозрительность.
– Какая низость! Можно подумать, я говорю с твоим отцом.
Я принял его критику и махнул рукой, чтобы успокоить идущих впереди товарищей, которые удивлялись, что мы замешкались.
Прежде чем направиться по новому маршруту, Барак шепнул мне на ухо:
– Что-нибудь передать?
– От меня? Нет.
– Никому?
– Никому…
Он с досадой взглянул на меня:
– Ноам, ты опять напоминаешь мне своего отца: он забывал все, что его смущало.