Сочинение принадлежало перу некоего Николаса ван Хайна Хорнского. В предисловии автор рассказывал, как, увлекшись трактатом «Пирамидография», написанным Джоном Гривзом из Мертон-колледжа, он сам посетил Египет и проникся таким интересом к многочисленным его чудесам, что в последующие годы путешествовал по загадочным местам этой страны, исследуя руины древних храмов и гробниц. Рассказ арабского историка Ибн-Абд аль-Хакама о строительстве пирамид встречался ему в самых разных версиях, и некоторые из них он записал. Про пирамиды я читать не стал, а сразу перешел к страницам, отмеченным следующей закладкой.
Едва я приступил к чтению этой главы, мною начало завладевать тревожное ощущение какого-то постороннего воздействия. Не раз я бросал взгляд на свою напарницу, проверяя, не переменила ли она позу, поскольку почувствовал рядом с собой чье-то незримое присутствие, но сестра Кеннеди сидела все так же неподвижно, по-прежнему спокойная и бдительная, а потому, в конце концов, я глубоко погрузился в книгу.
Там говорилось о том, как после нескольких дней пути через горы, расположенные к востоку от Асуана, наш исследователь со своими спутниками подошел к некой долине. Ниже приводятся слова самого автора, только переложенные на современный язык.
«Ближе к вечеру мы достигли входа в глубокую узкую долину, что тянулась на восток и на запад. Я хотел продолжить путь, так как закатное солнце освещало широкий проход за тесной расщелиной меж скал, но феллахи наотрез отказались двигаться дальше – мол, уже вечереет, и, не ровен час, ночь застанет нас прежде, чем мы успеем пересечь долину. Однако причину своего страха они поначалу не объясняли. А ведь до сих пор они всегда беспрекословно шли за мной, куда бы я ни возжелал направиться, причем в любое время суток. Уступив моим настойчивым требованиям, феллахи наконец неохотно сообщили, что называется это место долиной Чародея и ходить туда ночью нельзя. На просьбу рассказать про Чародея они ответили отказом – дескать, имени у него нет и знать о нем ничего не знают, – однако на другое утро, когда солнце взошло и осветило долину, они несколько осмелели и тогда сказали мне, что в далекой древности («миллионы миллионов лет назад», как они выразились) здесь был погребен великий Чародей – царь или царица, толком неизвестно. Имя Чародея они не назвали, упорно повторяя, что имени у него нет и любой, кто его поименует, исчахнет при жизни до такой степени, что по смерти уже нечему будет возрождаться в ином мире. При переходе через долину феллахи держались вместе и торопливо шагали впереди меня. Идти позади никто не осмелился. В объяснение этому они сказали, что у Чародея длинные руки и идти последним опасно. Слова эти не очень меня обрадовали, ведь замыкать шествие поневоле пришлось мне. В самом узком месте долины, с южной ее стороны, вздымалась громадная отвесная скала с ровной гладкой поверхностью. На ней были высечены в великом множестве различные каббалистические знаки, фигуры людей, животных, рыб, гадов и птиц, изображения солнца и звезд, а также странные символы, из коих иные являли собой отдельные части человеческого тела и лица – руки, ноги, пальцы, глаза, носы, уши, губы. Загадочные символы, истолковать которые затруднился бы и всеведущий ангел в судный день. Скальная стена была обращена строго на север. Выглядела она столь необычно и так отличалась от всех прочих покрытых письменами скальных стен, виденных мною прежде, что я приказал остановиться и целый день провел, изучая в подзорную трубу странные пиктограммы. Мои спутники пребывали в большом страхе и всеми силами пытались убедить меня продолжить путь. Я оставался там до раннего вечера, но так и не сумел обнаружить вход в гробницу, которая, по моим предположениям, находилась в скале (иначе зачем ее было изукрашивать?). К тому времени феллахи уже открыто взбунтовались и пригрозили бросить меня одного, а посему мне пришлось покинуть долину, но про себя я твердо решил при первой же возможности вернуться туда и тщательно обследовать гробницу. С этой мыслью я двинулся дальше в горы и в скором времени повстречался с одним арабским шейхом, изъявившим готовность поступить ко мне на службу. Арабы не так суеверны и боязливы, как египтяне. Шейх Абу Сам и его люди охотно согласились помочь мне.