— Здесь что делаете?
— За домом пришли посмотреть, хозяева так и не вернулись.
Лицо говорившего показалось Антикайнену смутно знакомым. По ночам, вообще-то, по чужим домам ходят только с определенной целью. Но не с такими лицами. Родственник? Тогда пришел бы днем. Опять же, знает, что хозяев нет. Мент? Так тех за версту видать, они до самой своей смерти в избранность верят, придурки. Кто же тогда?
Железнодорожник! Он был в конторке, когда Тойво интересовался о поезде, на котором вывезли семью Лотты. Стало быть — это мародер, точнее — это мародеры.
— Назови мне причину, по которой я тебя не должен убивать, — сказал Антикайнен, отобрав у волнующегося мужчины свечу. — Только, умоляю тебя: ни слова про больных родственников, малых детей и грех на душу.
Ночной грабитель затрясся, как осиновый лист, несколько раз сглотнул пересохшим ртом, потом спросил:
— А с этим что? — он кивнул на тело своего подельника, так и пребывающего до сих пор в стране вечной охоты.
— Ну? — грозно пророкотал Тойво, пропустив вопрос мимо ушей.
— Я литеру столыпинского вагона знаю, по ней можно определить, куда отвезли людей.
— Только не говори, что она у тебя на работе! — еще грознее заметил Антикайнен.
— Почему — на работе? — поспешно заговорил мужчина. — У меня в блокноте все записано, а блокнот всегда со мной. Вот, сейчас!
Он достал из кармана потрепанную записную книжку, вытащил также очки и химический карандаш. Приблизившись к свече и нацепив очки на нос, железнодорожник нашел нужную страницу и, послюнявив карандаш, обвел какую-то цифирь с буквами.
— Вот! — сказал он и показал Тойво.
Тот выдрал страницу, сложил вчетверо и убрал в свой бумажник.
— Обещал не убивать! — напомнил мужчина.
— С тобой Пильщиков с того света разберется, — проговорил Антикайнен, намереваясь уходить прочь из этого некогда живого дома. — Да, вот еще! Котов местных тронешь — я приду, тогда уже от меня не откупишься.
— Не трону! — с видимым облегчением поспешил заверить железнодорожник, не в силах сдерживаться, добавив. — Люди добрые, что же это творится-то?
— Добрые, говоришь? — усмехнулся Тойво. — Революция, ты научила нас видеть несправедливость добра (слова Юрия Шевчука).
Поле того, как между Финляндией и Россией были установлены границы, особенно рьяно охраняемые в пределах Карельского перешейка, перебраться через них сделалось сложнее, чем в прежние годы. Во всяком случае, руководствуясь только желанием, их было не пересечь.
И дело было не только в усилении рубежей с территории большевиков, но, в большей степени, в изменениях, принятых финской стороной.