Преодолев Революцию, завершив гражданскую войну, каждый чиновник из вновь сформированного государственного аппарата необратимо мутировал. Мутировал — не значит: вместо лица у него или нее образовалась свиная или обезьянья морда, вместо ног — копыта вылезли, либо хвост в положенном месте закурчавился. Мутировал — значит, превратился в монстра, душевного монстра. Словно их, чиновников, специально облучали специально сконструированным для этого «монстроделом».
Тойво не знал, как дело обстояло с прочими государственными образованиями: обучением, здравоохранением и прочим, прочим. Его коснулась служба миграции. Точнее, он коснулся службы миграции, а, коснувшись, обжегся.
Добравшись до Хельсинки, Антикайнен первым делом пошел в Министерство, так сказать, Иностранных Дел. Все хорошо, его приняли везде, куда бы он ни обратился, везде ему улыбнулись, везде его послали. Особенно здорово это получалось у министерских женщин, которые сели за столы и уткнулись в бумаги. Мужчины тоже были невменяемы, но при этом как-то лукаво. Складывалось впечатление, что можно их чем-то заинтересовать, и, заинтересовав, обозначить свой интерес.
А интерес у Тойво был простой: отправить запрос на уровне министерства страны в министерство другой страны, чтобы несчастных жителей финского Выборга выпустили из тюрьмы, куда они оказались заключены в момент отхода оттуда красных. Дата задержания, список задержанных, номер вагона, которым они перевозились, прилагались.
Самого главного мужика департамента, до которого ему удалось добраться, заинтересовать обещаниями не удалось. Досадно то, что деньги-то были, но были они пока еще далеко. Начальственный интерес постепенно затух, вместе с чем Антикайнена отправили в дверь к даме, которая в приложение к идеально накрахмаленной идеально белой блузке имела идеально мертвые глаза.
Первый же уточняющий вопрос поверг Тойво в трепет.
— Какова ваша степень родства? — спросила дама.
— Мы обручены, — замешкавшись, ответил Антикайнен. Вообще-то он был не вполне далек от познаний номенклатурного идиотизма. В бытность его революционером формальностей, доходивших до абсурда, хватало.
— Без доказательности родственных связей вопрос не подлежит рассмотрению, — тем же тоном сообщила дама и взяла со стола какую-то бумажку.
— И что? — удивился Тойво.
— Вы можете идти, — даже не подняла глаза чиновница.
— Так там люди, ваши соотечественники, страдают, может быть, смертельно страдают. Чем скорее начать действовать, тем реальнее шанс их спасти, — сказал Антикайнен, чувствуя, что в этом кабинете его слова о людях в опасности — это просто слова. О людях дама даже не догадывается.