— Готово!
— Готово! — обрадовался Акку. — А вот, как нельзя, кстати, и Лииса возвернулась!
Действительно, в квартиру вошла пьяная в хлам Саволайнен. Ее губы были все такими же пунцово-алыми и изображали глупую улыбку, которая не исчезала с ее лица, даже когда она что-то говорила, словно бы Лиису контузило.
— Мальчики, — сказала она сквозь свой оскал. — Шли бы вы в пень, козлы!
— За козла ответишь, — сказал ей Акку и добавил. — Есть способ повысить свой материальный статус.
— Нет! — решительно сказала Саволайнен и сползла по стенке на пол. — Вы не в моем вкусе.
— Дура, — ласково заметил Пааси и, зацепив ее за подмышки, вновь поставил в вертикальное положение. — На твои нравственные устои никто не собирается покушаться. Сегодня дашь пятихатку, завтра Гюллинг тебе вернет с десятипроцентной добавкой.
— Гюллинга еще неделю, а то и полторы не будет, — Лииса потрясла перед носом Акку своим указательным пальцем. — Он будет до посинения пасти Мирбаха. Брестский мир, контрибуция и прочее, понимаешь?
Мирбах ходил по Москве и дул щеки, как посол Германии и, стало быть, кайзера. Он не обладал депутатской неприкосновенностью, потому что не был депутатом. Но вполне мог безобразничать так же, как и депутат, и даже похлеще: он был дипломатом, со всей вытекающей из этого свободой действий. Наивный усатый немец!
— Ну, и что? — никак не огорчился Акку. — Деньги все равно должны работать, а не под подушкой лежать. Ты сама подумай.
Какой бы ни была пьяной Лииса, а выгоду свою блюла туго.
Нетвердой походкой она ушла к себе в комнату, там пару раз упала, уронила кое-какую мебель, но вскоре вышла все с той же приклеенной улыбкой, держа в руке пять сотенных банкнот.
— Смотри, не обмани! — сказала она Акку.
— Да когда я тебя подводил, подруга дней моих суровых? — возразил он. — Все, дело сделано, а теперь — спать. Чтоб я тебя до утра не видел и не слышал. Разве что, плохо будет — кричи, приду с тазиком.
Лииса развернулась к себе, пару раз икнула и утекла внутрь комнаты, как нечто желеобразное.
Пааси принес к ее запертой двери пустой тазик и кувшин с водой.
— Она, конечно, кремень, — объяснил он. — Но в последнее время участились отравления несвежей осетриной. Жулье кругом, сбывает некачественный продукт.
Добавив из своих запасов еще пятьсот марок, Акку разложил их на столе перед Тойво и двумя пальцами подхватил расписку.
— Done, — сказал он.
— Ладно, — пожал плечами Антикайнен и собрал деньги в тощую пачку.
— Только на пустяки не трать — деньги все-таки революционные.
Ну, вот, теперь все, что зависело от него самого, Тойво сделал. Можно выдвигаться на поезд в сторону Костромы, ибо этот Буй всего-то в ста трех километрах от «сырой земли» (kostea — сырой, мокрый, maa — земля, в переводе с финского).