Тойво изучал Брусилова, его стратегию и тактику, зачитывался «Анабасисом» Ксенофонта, его видением перспектив, и удивлялся — все очень просто, все основано на здравом смысле. Правда, русский язык давался плохо, может, поэтому и знания хорошо откладывались в голове, что получать их приходилось с трудом, переводя каждое предложение и тщательно постигая его смысл.
Кто-то из товарищей командиров рассказал ему про самого молодого стратега первой мировой войны, семинариста из Кинешмы, Александра Василевского, ставшего в 1916 году в возрасте 21 год штабс-капитаном. Но Василевский где-то потерялся в пучине Революции, привлечь его к курсам командиров не представлялось возможным. Царские офицеры со стороны красных, воюющие против других царских офицеров со стороны белых, к преподавательской деятельности относились скептически: они не видели перспектив после себя, следовательно, и не старались воспитать смену.
Курсы закончились, едва успев начаться. Финский стрелковый полк, где преподавал Антикайнен, отправился на Восточный фронт, а его неожиданно вызвал к себе сам Ровио.
— В общем, так, — сказал он. — Будешь принимать участие в учредительном съезде финской компартии.
— Когда? — уныло поинтересовался Тойво.
— В августе, — ответил Ровио. — Тебя, между прочим, к себе Бокий хочет забрать.
— А можно не забираться к Бокию? — вздохнув, спросил Антикайнен.
— Можно, — сразу согласился старший товарищ. — Водки выпьешь?
Тойво отрицательно покачал головой.
— Тогда — коньяку, — это было уже утверждением. — После съезда поступишь на командные курсы в Интернациональную военную школу в Петрограде. Тогда Бокий не сможет взять тебя в свою команду.
Он разлил в две пузатые рюмки шустовского коньяку, с удовольствием принюхался к запаху, протянул одну грустному Тойво и произнес тост:
— Хелекейн-келекейн (есть такой тост по-фински, без перевода).
— Киппис (за здоровье, еще один финский тост), — ответил тот и тоже выпил.
Коньяк, без сомнения, был хорош. Ровио предложил блюдце с «николашками» (лимон, посыпанный мелкотолченым кофе и сахаром) и проговорил:
— Все, что оставил после себя царь Николай второй — это закуску к коньяку.
— А что с ним? — удивился Тойво.
— Семнадцатого июля по поступившей информации был расстрелян вместе с семьей в Ипатьевском доме в Екатеринбурге, — сказал Ровио, смахнул слезу, налил еще по рюмке и оглушительно высморкался в крахмальный носовой платок с инициалами «КР».
Антикайнен не особо интересовался делами русского монаршего дома, но отчего-то после этого известия на душе сделалось отчаянно скверно. Даже сквернее, чем было раньше.