— Здесь оплата, ну, и премиальные за оперативность, — произнес он, отчего-то смущаясь.
— Ладно, — сказал Антикайнен и, не пересчитывая марки, убрал картон в нагрудный карман пиджака. — У меня важная информация.
— Какая? — брови Юрье поднялись вверх.
Тойво вздохнул и проговорил, словно бы неохотно:
— В Мянтсяля готовится бунт, мятеж или революция — трудно подобрать название. Там силы, причем, не только финские.
— Почему ты так решил? — нисколько не удивляясь, спросил Лейно.
— Валленберг, который взорвался от неосторожного обращения с порохом, не был жителем Мянтсяля. Но он, даже в беседе со мной, ссылался на это место.
— Что он говорил?
— Берг сказал так: «механизм запущен, человек уже не властен». Он в это время находился под прицелом ружья, поэтому вряд ли был в состоянии придумывать что-либо и врать.
Юрье откинулся на спинку стула, потянул из стакана кофе — на этот раз чай заказывать не решился ни тот, ни другой ввиду, вероятно, всей серьезности беседы — и сказал, в свою очередь, пожав плечами:
— Ну, будем принимать соответствующие меры.
На этом, собственно говоря, разговор и был закончен. Лейно попросил возможности связаться, на что Тойво ответил:
— Только не в этом году.
И, оставив для связи адрес ничего не подозревающего аптекаря в Тохмаярви, вышел на улицу.
К слову сказать, информация о Мянтсяля только подтвердила предположения других источников: там зрел фашистский заговор, в намерения которого входили не только смена власти, но и прочая ерунда — расстрел всех коммунистов, концентрационные лагеря для не коренных и прочее, прочее.
Конечно, все это было слито в правительство, отчего невозмутимый Маннергейм возмутился.
— Как это — менять власть? Не согласен.
А с расстрелом коммунистов и лагерями для не-финнов согласен? Впрочем, вопрос совсем риторический.
Готовящийся про-фашистский мятеж в Мянтсяля был беспощадно подавлен. Жертвы, конечно, были. Однако этими жертвами у правительства оказались развязаны руки: почему бы точно так в случае чего не поступить и с коммунистами?
До самого февраля 1930 года Тойво проводил время у себя на хуторе. Лииса была рада возвращению своего милого друга, но сдержанно показывала эту радость: то поленом по спине огреет, то в бане кипятком обдаст.
— Это я от любви, — объясняла она.
— Ага, — морщился от боли Антикайнен. — Понимаю.
А в конце января произошло событие, которое привнесло в уединенную жизнь Тойво забытое, было, чувство единения с товарищами и стоящей перед ними большой целью. Это событие было связано с неожиданным визитом самого Отто Куусинена.