Однако не следует думать, что так дело обстояло только лишь на проклятой соловецкой земле. Личный палач Иосифа Виссарионовича генерал Блохин не мог уснуть днем, если не застрелил из номерного наградного револьвера сорок человек ночью. Отобрали у него оружие, отправили в отставку — он тут же скопытился. Смысл жизни потерял, гаденыш.
Да мало ли было этих, взращенных системой награжденных всеми мысленными наградами упырей! Неважно, что кого-то из них политическая мясорубка тридцатых годов перемолола, наградив пулей в лоб. Неважно, что кто-то из них дожил до глубокой старости и получал еще в восьмидесятых годах охрененные персональные пенсии.
Важно то, что нравственное помешательство никуда не делось — системе без него никуда. А теперь нравственное помешательство и есть система. Так-то, брат.
Каждый, право, имеет право на то, что слева и то, что справа.
На черное поле, на белое поле, на вольную волю и на неволю.
В этом мире случайностей нет,
Каждый шаг оставляет след.
И чуда нет и крайне редки совпаденья.
И не изменится времени ход.
Но часто паденьем становится взлет.
И видел я, как становится взлетом паденье.
Мысли Тойво крутились вокруг острова Анзер, но никак не проникали в суть: что такого в развалинах Распятского скита, что можно было бы считать очень важным? Старые фрески, зарытые иконы, резные деревянные или каменные кресты? Искусство?
Неожиданно он вспомнил русского художника Николая Рериха, о котором ему в прошлой жизни рассказывал друг Куусинен. Почему именно он в голову пришел? По кочану и по капусте.
— Игги, ты об острове Анзер что-нибудь знаешь? — спросил Тойво.
— Я знаю! — тут же отреагировал Мика. — Байка среди зэков, что туда вертухаям нет хода. Давит их Усопший монах, даже мяукнуть не успевают. И попов, что не по понятиям — тоже давит.
— Так они ж там новый скит открыли рядом с какой-то пещерой, — сказал Игги. — Попы с Соловка.
— Ну, вот, потому и открыли, чтобы Усопший к ним не приставал — типа возле той обители нету у него силы.
Вот, оказывается, какая байка. Тойво заинтересовался. Неспроста Анзер раньше считался независим от Соловецкого монастыря.
Площадью всего 47 квадратных километров, отделенный проливом Анзерская Салма, он покрыт болотами и озерами, по берегам поросшими соснами. Рядом с одной ламбушкой, Голгофской, и возвышается на 64 метра гора Голгофа. Здесь упокоился святой Иисус. Не тот ли Усопший монах?
— А если бы нас туда отправили по распоряжению властей, пошли бы со мной? — спросил Антикайнен у своих сокамерников.
— Подконвойными, или как? — поинтересовался Игги.