— И у меня, — согласился монах.
— Значит, побьют, — еще горше вздохнул барон.
То, что посадили их всех без суда и следствия — это полбеды. Когда пошла практика сажать по суду, а человек ничего не нарушал — вот это беда. Государство так устроено, что под приговором ходит любой гражданин, за исключением, конечно, самих судей и иже с ними. Менты подбрасывают всякую дрянь, абсолютно веря в правоту своих действий. Прокуратура выискивает какой-то мифический экстремизм, нисколько не сомневаясь, что она неправа. Налоговая служба легко приписывает долги совсем левого человека, считая, что не важно с кого добыть деньги в казну — важно просто их добыть. А судьи, сука, все судят и судят!
Тойво не стал возражать монаху — все может быть. Да и все, в принципе, будет.
Не пройдет и года, как в СЛОНе начнутся расстрелы. Когда с парохода будет сходить новый этап, начальник лагеря товарищ Ногтев и начальник оперчасти Буйкис по одному, им только известному, капризу начнут стрелять в пробегающих мимо людей из карабинов. Норма у каждого стрелка — 10 человек. Завалил «десяточку» — и можно водку идти пить.
А после водки Ногтев опять выходил к «стаду», выискивая среди новоприбывших, как ни странно, не девушек милой внешности, а священнослужителей, которым угораздило попасть на Соловки.
— Эй, опиум для народа! Подай бороду вперед, глаза в небеса. Скоро бога увидишь! — кричал он и бил кулаком в лицо выявленной жертве. А потом, вцепившись в бороду, так сильно дергал ее туда-сюда, что голова несчастного попа едва не слетала с плеч.
Недалеко от своего наставника ушел и Успенский. Страдая манией величия в особо извращенной форме, он лично резал и стрелял заключенных, которые ему по какой-то причине не понравились. «Соловецкий Наполеон» не делал разницы между мужчинами и женщинами.
Один умный человек назвал такое состояние человека, как нравственное помешательство — психическая болезнь, при которой моральные представления теряют свою силу и перестают быть мотивом поведения. При нравственном помешательстве человек становится безразличным к добру и злу, не утрачивая, однако, способности теоретического, формального между ними различения. Неизлечимо.
Этим недугом страдали все начальники Соловецкого лагеря особого назначения. Будто бы заразная была эта болезнь.
Сменивший Ногтева Зарин ввел в обиход помимо расстрелов повсеместное голодание. Среди зэков, конечно. Позднее уникальный опыт умерщвления людей голодом взяли на вооружение другие, как советские, так и фашистские концлагеря.
Латыш Дегтярев лично расстреливал заключенных. Считалось, что он не доверял никому, но на самом деле он получал от этого колоссальное плотское удовольствие, перед казнью даже снимая штаны и нижнее белье. Тоже по должности — начальник, получивший прозвище «Главный хирург».