– Сюда, – сказала Брижит, пододвигая мне под ноги коврик.
Я поблагодарила ее. В джинсах и носках она выглядела в ванной неуместно.
– Сразу видно, что ты чувствуешь себя непринужденно, – сказала она. – Хотела бы я быть такой, как ты.
По ногам у меня текла вода. Я не решалась начать вытираться своим маленьким полотенцем. Лицо Брижит было влажным от пара, и она провела рукой по верхней губе. Пряди черных волос прилипли к щекам. Правду ли она сказала – восхищается ли она мной?
– Когда я стану старше, – сказала я ей, – я хочу быть похожей на тебя.
Тут она засмеялась, и жилки на ее шее заметно напряглись. Ее смех был одновременно натянутым и радостным, и мне ничего не оставалось, кроме как засмеяться вместе с ней.
Я ждала, когда наконец усну, но мне не спалось: я думала о Брижит в ванной. Чего бы я только не отдала, чтобы увидеть ее без одежды. Женщинам легче раздеваться перед другими женщинами – мы считаем, что наши тела имеют много общего. “Хотела бы я быть такой, как ты”, – сказала она. Но разве я держалась уверенно? Как это она не увидела, что я морщусь при взгляде на свое отражение?
За долгие годы на мне сказалось влияние Анук. Она шла по жизни, не обращая внимания на собственное тело, надевала штаны, не разглядывая свои ноги, и, казалось, никогда не бывала сама себе в тягость. Иной раз Жюльет жаловалась, что джинсы стали слишком тугими после еды, что пуговица отскочила, и я тоже чувствовала постоянные перемены в себе, какие-то дни были хорошими, другие – не очень. То раздражение на лице, то волосы выглядят жирными. У Анук, конечно, были недостатки – дряблая кожа на ягодицах, морщины на костяшках пальцев, пигментные пятна на груди, щели между зубами, обнажавшиеся при улыбке розовые десны. Но она почти не обращала внимания на эти несовершенства, и они быстро становились незаметными. Папа регулярно делал мне комплименты. “Tu es tellement belle, ma chérie”[35], – повторял он. Его слова вспыхивали у меня внутри, и я отвечала: “Я не красавица”.
Глаза постепенно привыкли к темноте, и я стала рассматривать незнакомую комнату: голубые очертания комода, стул с плетеным сиденьем у окна, рамы на стенах. Я не могла вспомнить, что за картины в них вставлены. Откинув одеяло, я выбралась из кровати и натянула шерстяной свитер поверх ночной рубашки.
Свет внизу не горел. Чистая посуда была сложена стопкой на кухонной стойке специально для того, чтобы с утра ее убрать. В окно над раковиной я увидела луну и небо, усеянное белыми звездами, – такое редко можно было наблюдать в Париже, где небо постоянно затянуто смогом. Я открыла раздвижные двери в сад.