Она часто заморгала, и тут я поняла, что по ее щекам текут слезы. Я увидела на ее лице замешательство и что-то еще, что ужаснуло меня. Она словно раскалывалась на части. У меня в голове закрутились десятки мыслей. Случилось что-то плохое. Она больна. Мы больше не можем позволить себе эту квартиру. Или это папа? Он позвонил сказать, что больше не хочет нас видеть? Может, он потерял работу и больше не министр культуры, – и все из-за нас, из-за того, что я натворила? Я мягко спросила, хорошо ли она себя чувствует. Потом настойчивее:
– Что случилось?
В ее голосе слышалось волнение.
– Мне нужно кое-что тебе сказать, Марго, – начала она. Потом схватила меня за рукав и притянула ближе. – Ночью умер твой отец.
Я не могла шевельнуться, не могла произнести ни слова. Она повторила то же самое еще раз.
Все разом стихло, как будто стены квартиры исчезли и мы оказались в вакууме. Я опустилась на пол. В груди разрасталось оцепенение. Она положила мою голову к себе на колени.
– Дорогая моя, – сказала она прерывающимся голосом. – Мне так жаль.
В нашем доме никогда не было так тихо. Все звуки поглотило какое-то другое пространство. Сердце колотилось о ребра. Не было ничего, кроме нас двоих, дышащих, потных. Анук сказала, что рано утром позвонила его сестра. Папа умер от сердечного приступа во сне.
А потом все звуки вернулись: гул машин на улице, льющаяся вода у соседей, глухой стук снизу, пронзительный крик. Я вскочила на ноги, но крик рвался из меня самой. Анук зажала мне рот ладонью.
Как мне было поверить словам Анук, даже после того, как я своими глазами увидела объявление о похоронах?
Мы знали, что у папы есть проблемы со здоровьем. Стресс очень заметно сказывался на нем: на голове появлялись язвочки, кожа на локтях шелушилась от расчесывания. Я понимала, что он уязвим, как и любой человек, но даже представить не могла, что он умрет. Я никогда не боялась, что его с нами больше не будет. Именно так писали в газетах. “Мы скорбим о том, что он больше не с нами”, как будто он уехал, улетел на далекий остров на самолете. Он жив, но он не с нами.
В конце концов, это были просто слова. Все во мне восставало против того, чтобы признать папину смерть. Некоторые объяснили бы это тем, что он не играл такой уж большой роли в нашей жизни, что мы не видели его два месяца. Они сказали бы: “Как она может горевать о человеке, который с ними даже не жил?”
Я ждала, когда во мне что-то изменится, когда его смерть превратится для меня в отсутствие, но не могла ее принять. Я ждала, что он позвонит, и будет смеяться над некрологами, и скажет, что это все дурацкая шутка. Я чувствовала его рядом. Я никому не доверяла эту жгучую тайну, потому что знала – никто не поверит, а еще потому, что она приносила мне утешение.