– Я хочу, чтобы она делала осознанный выбор, когда речь идет о ее будущем, – сказала Анук.
– Нет, ты хочешь ее спасти. И что ты собираешься сделать? Скажешь ей, чтобы она его бросила?
– Я надеюсь, что они предохраняются, вот и все.
Я повторила в уме ее слова. Анук подразумевала, что материнство – препятствие на пути к профессиональному успеху. Разве она не рада, что стала матерью, что у нее есть я? Я хотела такую мать, чтобы с ней можно было смеяться, как с подругой. Когда я жаловалась Матильде, она советовала мне набраться терпения. “Твоя мать делает то, что умеет лучше всего”, – говорила она. Разве она не поддерживает тебя день за днем?
Я знала, что в словах Матильды есть доля правды. Может, у Анук тоже не было аппетита и она тоже переходила дорогу, не глядя по сторонам. Еда никогда не имела для нее значения, а теперь она набивала полный рот и жевала – наверное, рассчитывая подать мне пример. Иногда, идя со мной по улице, она хватала меня за руку.
Я думала об этом, когда поднимала ее брошенные вещи, ставила книгу обратно на полку или убирала со стола ее тарелку. Я представляла, что она оставляет все это специально, чтобы я заметила. И только в такие моменты, складывая шарф или отмывая раковину, я чувствовала, как во мне поднимается жаркая волна.
Незаметно наступил ноябрь. Я страшно устала от серости и холода, от вечно мокрого тротуара. В квартире было так же промозгло, как и на улице, Анук терпеть не могла тратить деньги на такие пустяки, как отопление.
По субботам я приходила в “Шез Альбер”, садилась за круглый столик у окна и пила кофе. Я смотрела на школу через дорогу, на ее тяжелые двери, запертые по выходным, на серебристую табличку с названием, набранным печатными буквами. Иногда я делала уроки и готовилась к занятиям, но большую часть времени только притворялась, что пишу в тетради, а в голове было пусто. Я пила больше кофе, чтобы побороть сонливость и ощутить проходящий через мои ладони заряд энергии. Кофе придавал существованию динамичности.
В первые или вторые выходные ноября, свернув на улицу, где находился лицей, я увидела мужчину, похожего на папу. Бежевое здание с высокими окнами вырастало вдалеке. Мужчина прошел мимо. Он был немолод, среднего роста, и кутался в шарф. Ноги он ставил носками наружу, походка у него была совсем как у папы, и на мгновение у меня потемнело в глазах.
Я вспомнила его бледные щиколотки, которые обнажались, когда он завязывал шнурки. Хлопковые брюки со стрелками и обтрепавшимися краями штанин. Тепло и бумажную сухость его рук. Как-то раз он массировал мне плечи, пока я готовилась к выпускному экзамену по французскому, и говорил, что у меня все получится. Надо было позвонить ему. Может быть, он ждал моего звонка. Я закрыла глаза и попыталась представить его лицо, но видела только горло, нежную кожу, поднимавшуюся и опускавшуюся в такт движениям кадыка.