– Что за идея? – спросила я.
– Так вот, – сказала она и нервно хихикнула. – Ты никогда не думала о том, чтобы писать? Написать о своем отце, о своей семье, обо всем, что случилось?
– В смысле – вести дневник? – Я не понимала, к чему она клонит.
– Не совсем. Я не имею в виду в качестве терапии, хотя в этом нет ничего плохого. Скорее, в духе Франсуазы Саган. Написать книгу о себе и своем отце.
– Книгу? – ошеломленно повторила я. Потом засмеялась и махнула рукой. Брижит увидела во мне Франсуазу Саган, но она ошиблась. У меня нет никакой склонности к писательству.
– Послушай, – сказала она. – Я же вижу, что ты хочешь о нем поговорить. Ты чувствуешь, что с тобой обошлись несправедливо. Глубоко внутри ты понимаешь, что тут что-то не так, и мучаешься неопределенностью, иначе не решилась бы на такой радикальный шаг и не рассказала бы о нем Давиду. Ты хотела перемен. Хотела, чтобы твой мир перестал быть невидимым. Но когда ты дала ему шанс публично стать твоим отцом, он отказался. Люди до сих пор не знают, кем он был для тебя. Они думают, что он просто зачал ребенка, а потом, может, и вовсе бросил. Они не знают правды, не знают, как он заботился о тебе и твоей матери. А ведь он очень любил вас обеих, разве нет?
Я молчала. Ее слова попадали точно в цель и порождали во мне маленькие взрывы. До сих пор я и не думала, что так отчаянно хочу поговорить о нем, – не просто назвать его имя, но и описать наши с ним отношения, объяснить, что я была ему небезразлична, – рассказать об этом спустя столько лет молчания, в течение которых я вынуждена была доказывать его любовь ко мне не только Жюльет, но даже Тео и Матильде. Я видела, что они смотрят на меня с жалостью. Они думали, что я лишена отца и в некотором смысле обделена, но на самом деле у меня был отец, просто не такой, как у них.
– Разве ты хотела бы, чтобы его запомнили как человека, который завел роман на стороне? – спросила Брижит. – Как человека, который отказался от собственной дочери? Наверное, ты жалеешь, что рассказала все, не спросив мнения родителей.
Я уставилась на нее и заморгала. Должно быть, она увидела, как мои губы скривились от боли, и немедленно извинилась.
– Прости, – сказала она, – я не это имела в виду.
– Именно это, – ответила я. – Он был зятем знаменитого Алена Робера, мог еще многого добиться в политике, но как его теперь запомнят? Как человека, который двадцать лет жил двойной жизнью. Это последний факт, который люди читают в некрологах, и он заслонил все его достижения. Я все равно что предала его. Вы вспомнили обо мне, потому что я поступила как героиня Саган. Я думала, что я умнее.