Эти слова дались мне с трудом, и я вытерла слезы и сжала губы в тонкую линию.
– И это все правда, – продолжала я, собравшись с духом. – Иногда я сажусь на пол в своей комнате, закрываю глаза и представляю, какой была бы наша жизнь, если бы я не встретила Давида, если бы держала рот на замке. Я должна была понимать, что это может его убить. Я вспоминаю, как отец приходил к нам, я так и вижу его в нашей квартире. Но с каждым днем воспоминание бледнеет, и скоро от него ничего не останется. Мы никогда не расставались на такой долгий срок. Анук отдала его одежду на благотворительность, а вся его еда из холодильника или протухла, или ее уже выкинули. Когда я вспоминаю о том, что натворила, я думаю только об одном: как все это стереть.
– Марго, он умер от болезни. Откуда тебе было знать про его сердце? Возможно, сейчас ты этого не понимаешь, но он трудился напряженно и очень много. Он выбрал нелегкий путь. Ты читала статьи? То, что говорила мадам Лапьер? Что он спал всего три часа в сутки, а остальное время работал, что он был настоящим трудоголиком?
Я проглотила слезы, чувствуя себя еще хуже.
– Что я могу сделать? Я не писательница. Анук сочинит об этом пьесу. Наверное, уже сочиняет. Она придумает способ увековечить память о нем.
– Я предлагаю тебе не публиковать книгу, а записать все это, пока оно еще свежо. То, как ты себя чувствуешь, все воспоминания о нем, эмоции, которые ты испытываешь прямо сейчас. Твоя мать не способна на такую откровенность. Она расскажет свою историю, но это будет версия для театра.
– Может, я и напишу через несколько лет.
– Надо писать сейчас.
– Какая разница?
Я была опустошена. Я подняла глаза на Брижит и повторила вопрос.
– Потому что в этом возрасте ты совсем иначе чувствуешь мир. Твоя семья, то, что произошло с твоим отцом, – это для тебя все. Ты ведь еще не влюблялась, да? Пока что ты существуешь в замкнутом, тесном и насыщенном переживаниями мире, и любое изменение статус-кво ощущается так, будто у тебя из-под ног выбивают опору. Будто удар под дых. Это видно по твоему лицу. Повзрослев, ты научишься прощать и начнешь воспринимать все эти вещи более отстраненно. Они не будут казаться такими глобальными. Они перестанут быть вопросом жизни и смерти. Сейчас ты хочешь, чтобы все это как можно скорее кончилось. Я тоже проходила через это, закрывала глаза, затыкала уши. Со временем это чувство сделается слабее, и спонтанность твоих реакций тоже. Понимаешь, Франсуаза Саган не смогла бы написать “Здравствуй, грусть” после двадцати. У нее получилась бы другая история с совершенно другим настроением.