Дом у кладбища (Ле Фаню) - страница 360

Грязный Дейви прихватил с собой своего секретаря – разудалого выпивоху, который, переняв мошеннические повадки хозяина, был с ним на короткой ноге; сам же патрон, подобно еще несовершеннолетнему принцу Гарри, снисходил в своих забавах до общества простолюдинов и пил с ними за одним столом, да и Мэри Мэтчуелл, признаться, несмотря на мрачную задумчивость, отнюдь не гнушалась при каждом взрыве сардонического веселья отхлебнуть глоток-другой из чаши с пуншем наряду с прочими членами честной компании.

Нежданное воскрешение Чарльза Наттера столь же мало повлияло на юридические притязания Мэри Мэтчуелл, сколь и его предполагаемая кончина – на неколебимую стойкость ее духа. Вдовой ли, женой ли, но она твердо вознамерилась окончательно закрепить свои права, и единственный поворот событий, которого она всерьез опасалась, заключался в том, что вдумчивые присяжные и знающий судья при содействии опытного палача могут раньше положенного срока избавить мистера Наттера от бремени супружеского долга и изъять его мирские сокровища в пользу короны.

Ожидалось, что на следующий день из того суда, куда миссис Мэтчуелл заявила свои претензии, поступит письменный вызов, на который возлагались большие надежды. В предвкушении важного события союзники, ненадолго разошедшиеся, вновь заключили мир. Миссис Мэтчуелл простила законнику неуважительные выражения, а тот выбросил из головы всякое воспоминание о медном подсвечнике; теперь, забыв взаимные обиды и преисполнившись самодовольства, они праздновали за чашей пунша одержанную совместно победу.

Вняв советам, М. М. выразила согласие сохранить за бедной Салли Наттер ее спальню до полного завершения своей кипучей деятельности в области права. Затравленной леди оказывали поддержку в постигшей ее напасти достойный священник, честный доктор Тул и, в немалой степени, статная и стройная нимфа, непреклонная ее защитница, неустрашимая Магнолия. Цветущая молодостью амазонка не менее чем дважды навлекала на себя гнев обосновавшейся в гостиной Мельниц угрюмой вещуньи, уже готовой вступить с ней в прямое единоборство. Но судьба распорядилась иначе: всякий раз поединок исчерпывался формальным вызовом и не шел далее вдохновенного зачина, посредством которого слабый пол стойко продолжает традицию громовых диалогов, неизменно предшествующих рукопашным схваткам гомеровских героев.

Памятное пиршество состоялось в канун великого триумфа. На следующее утро Салли Наттер должна была быть скальпирована, зажарена и съедена – и потому ночь прошла в сопровождении выкриков, плясок и песнопений самого дикарского свойства. В гостиной, где дымилась чаша с пуншем, расположился беспутный слепой скрипач, закоренелый грешник, душа компании, он горланил скабрезные песенки под фальшивое повизгивание своего инструмента и с неутомимым вакхическим одушевлением развлекал собравшихся сальными шутками, едкими насмешками и непристойными россказнями. О ты, Ларри Клири, ты – питомец муз и порока! Как живо ты представляешься моему взгляду… Я и сейчас словно вижу перед собой твою уродливую, в яминах оспы, плутовскую физиономию: растянув рот в ухмылке до самых ушей, ты строишь невообразимые гримасы, в приступе буйного веселья отчаянно вращаешь невидящими глазными яблоками, а с твоего разгоряченного лба катятся крупные капли пота.