А потом улыбку как ветром сдуло, и я закрыла лицо ладонями, сгорая от стыда.
Чтобы вот так меня укрыть, Рон должен был сначала размотать мой дурацкий кокон…
Едва я успела умыться, вылезти из ночной рубашки и одеться в домашнее платье, как в дверь нетерпеливо постучали. Из общего коридора на этот раз — в обычную.
Я успокоила дыхание и попыталась согнать глупую улыбку с лица, которая снова расцвела на нём, и я ничего не могла с этим поделать.
Во-первых, я уже отлично знала эту манеру стука. Во-вторых, есть только один человек во всём замке, который додумался бы вломиться к девушке спозаранку, не заботясь о приличиях, и ни секунды не сомневаясь, что эта самая девушка ему откроет.
Ну она и открыла, разумеется.
— Так, Рин — я кажется понял, в чем секрет! Тебя надо меньше спрашивать, пока ты не разобралась с кашей в своей голове. Так что ставлю перед фактом — сейчас мы идём завтракать.
— В смысле — мы?.. — оторопело задаю я, кажется, самый глупый вопрос из тех, что роятся в голове. Рон прав — сейчас там действительно каша.
— В смысле — ты и я, что непонятного? И поскорее, пока гости спят после вчерашних танцев до упаду. Ты же, я так понял, не любишь, когда на тебя все пялятся? Мне-то всё равно. Да оставь ты свою щётку! Мне нравится так.
И прежде, чем я соображаю, что ответить, он хватает меня за запястье и тащит с собой, по дороге подбирая с пола стоящую почему-то прямо посреди коридора корзинку для пикников и плед.
Пока мы идём по притихшему такой особенной, утренней тишиной замку, я украдкой рассматриваю своего друга. Подмечаю мельчайшие детали, которые мне неожиданно ужасно интересны. Складки на свежей белой рубашке — у него в шкафу их, должно быть, миллион. Влажные кончики волос в хвосте. Чёрные точки колючек на подбородке и шее.
А потом опускаю глаза на руку, которая крепко держит моё запястье, и замечаю сбитые костяшки пальцев.
Дежавю.
Рон перехватывает мой испуганный взгляд и растягивает губы в ухмылке. Нехорошей такой, плотоядной.
— Больше он тебя не потревожит.
А у меня как-то холодок бежит по спине от этих слов и того, каким тоном они сказаны. На всякий случай решаю уточнить:
— Эм-м-м… где Эд?
— Уехал рано утром.
— Куда?!
— Чёрт его знает, куда. Главное, надолго. Ты не думай — он уехал живой и здоровый. Почти.
Я вздыхаю и усиленно давлю желание погладить ссадины на его руке.
А меж тем идём мы каким-то совсем уж странным путём. На первом этаже, вместо того, чтобы выйти через главный вход в сад, как я предполагала, Рон сворачивает в неприметный тёмный коридор, находит старую узкую лестницу совершенно затрапезного вида и донельзя пыльную, и ведёт меня туда. Мы снова начинаем подниматься вверх!.. И на этой лестнице, между прочим, темновато. И запах затхлый. И вообще она подозрительная.