Недовольные ведьмы, расстроившись, что им не дадут погреть уши на наших инквизиторских делах, направились к дому, а я приблизился к Логоту и положил ему руку на голову.
— Покайся сын мой, в грехах своих. Ибо ты знаешь, что только раскаявшимся Господи дарует спасение, — спокойно начал я исповедь, а плечи Логота заметно расслабились, — Нет такого греха, в котором нельзя покаяться, чтобы вновь обратить к богу свою душу. Он принимает в свои объятия любого, кто раскаялся или искренне верит.
Логот молчал, но я не спешил. Сон мне все равно перебили и, судя по тому, что моего вмешательства потребовал сам Его Святейшество, сон у меня снова откладывается на несколько суток.
— Я… Я… — неуверенно начал Логот, стараясь пересилить себя и покаяться. Я молчал, давая ему возможность найти в себе силы, чтобы признать свою вину и покаяться перед ликом господа, — Я грешен, Святой Отец… Любовь к ведьме не дает покоя…
Я в ступоре осмысливал то, что сейчас произнес Логот и просто отказывался понимать услышанное. Антоний, помни, осуждать ты не имеешь никакого права. Никакого! Тебе память вернул демон, ты живешь с ведьмой… Антоний, спокойно…
— Я знаю, что выбрав путь святой церкви, не имею права на семью, но помогал ей как мог… Хотел защитить ее… Сделал предложение… Неблаговидного характера… И тем самым напугал ее, — уже увереннее начал Логот, не видя осуждения с моей стороны, — Она выдала себя, и ее схватили. Я был в отчаянии и просто разрывался между любовью к ведьме и любовью к богу…
Логот замолчал, но мне продолжение и не требовалось, я уже все знал и без него.
— Твое неблаговидное предложение- стать твоей наложницей, потому что какой-то полоумный нашел какое-то пророчество про ведьм? — сочувственно произнес я, качая головой, и понимая, что инквизиция теперь вместо милости божьей готова верить во всякую муть, — И ты, когда ее схватили, выпустил ее, посадив в клетку другую ведьму? Да, сын мой?
Логот был похож на натянутую струну, когда я продолжил за него повествование. Он тихо молил Господа, уберечь его от моего гнева. Странно, но я не гневался, с ужасом осознавая, а чтобы сделал сам, если бы Софу схватила инквизиция, безосновательно, по навету злого языка?
— Да, святой, я предал свой орден, чтобы ведьма осталась жива… Я хотел ее спрятать, не являясь, но хотя бы числясь моей наложницей — она бы обрела безопасность, но ведьма отказалась, просто поблагодарив за спасение, — снова заговорил Логот. Я чувствовал, как ему становилось легче, но при этом ощущал, как мне все труднее разгребать то, в чем погряз мой орден. Боже, я создавал его не таким и никогда бы не пожелал его таким видеть — Я приходил еще несколько раз, просил уйти вместе со мной… Я был готов оставить орден! И жениться на ней, но она… Когда я пришел к ней еще раз, она была уже замужем за каким-то городским сумасшедшим! Клянусь, святой, я чуть не убил его. Я узнал, что они живут очень бедно и сильно нуждаются, я стал приносить деньги и еду, когда ведьма оставалась дома одна. Но, однажды, он увидел меня, и завязалась драка. Я даже ничего не успел объяснить ему. Меня оттаскивал кузнец, а ведьма вышла и сказала, чтобы я больше не приходил… И я выполнил ее просьбу. Но я не оставил ее. К ней бегал сын епископа, относя деньги и еду.