Девушка молчала… Я не знал почему, единственное, что мог сделать для нее — выбрать первым один из гуманных способов дознавания…
— Готовьте дыбу, — я отдал приказ и развернувшись на пятках направился прочь из молельного зала. Шаги гулко отдавались от стен обители, создавалось впечатление, что орден вымер. — Господи, прости…
С тяжелым сердцем я вошел в пыточную. Поникшую и молчащую Альвеву уже приковали к дыбе, рядом с дверью стоял писарь, раскладывая свои бумаги на высоком столе. Палач уже приготовился исполнять свои обязанности, а я смотрел на ведьму. Я верил в то, что сейчас, при виде пыточной, она наконец-то заговорит.
Но ведьма молчала. Нет ничего страшнее тишины, когда на кону была правда.
— Спорим не будет пытать? — потер лапки Люцифер, протягивая руку всем желающим. — Мишенька, спорим на меч, что Туся попугает и отпустит? Он же святой! А пытать как бы грех!
— Спорим!!! — заорал Бельфегор, а его глаза радостно сверкнули. Огромная лапа схватила руку Люцифера и затрясла ее. — Дося! Дося! Я с Люсей спорю! Разбей! А то пернатым доверия никакого! Или пусть всадники апокалипсиса твои разобьют!
— Не надо Абаддона! — заорал Михаил. А Гавриил осмотрелся по сторонам, вспоминая среднего брата. Он до сих пор помнил разноцветные глаза среднего брата, которые смотрели на него в упор. Это был фальстарт!
— Я разобью! — тут же добавил Михаил разбивая спор.
Я осмотрел дыбу, к которой была привязана Альвева, и сделал вывод, что епископ подготовился. Она была точной копией моего изобретения. Когда-то я совместил несколько пыток в одной, чтобы виновный страшился одного взгляда на эту чудовищную вещь и мне не приходилось его мучить…
Моё изобретение было страшным: на деревянном ложе были огромные, заточенные шипы, причиняющие боль уже от того, что просто на них лежишь, валики, к которым были привязаны ноги также были усыпаны шипами. А вот для рук валика не было. Там был рычаг, что поднимал обвиняемого, отводя назад руки. Никто не продержался на ней больше часа, а крики от вышедших костей из суставов оглашали окрестности, заставляя кровь стынуть в жилах.
— Ну, что, начнем? — палач в предвкушении потер руками и уже схватился за рычаг нижних валиков, чтобы натянуть веревки и Альвева испытала первые болевые ощущения, — Сейчас она у нас заговорит! У нас и не такие говорили!
— Вон! — скомандовал я, сурово глядя на палача. Было видно, что он любил свою работу, но это и пугало меня больше всего… — Выйди вон! Я не нуждаюсь ни в твоей помощи, ни в твоих разговорах! ВОН!
Палач замялся, растерянно глядя на писаря. От моих криков тот тоже как-то подобрался и сгреб в охапку свои бумаги готовый бежать из пыточной. Трусы!