— Ложь тишины — это тоже грех, — тихо пропищал писарь, стараясь записать все, что видит. Он начинал меня раздражать… Меня сейчас все злило и раздражало, я не хотел причинить девушке боль… Она не была ведьмой — я знал это точно… За свою жизнь я сжег больше трех тысяч ведьм. Именно ведьм, тех что вредили, убивали или лишали воли… Так в чем же тут дело?
Я решил немного облегчить страдания девушки и больше не трогал нижние валики, перейдя к верхнему колесу. Если не переусердствовать, максимум, что ей грозит — это растяжение мышц, но это не так страшно. Мало кто знал об этом маленьком фокусе, и больше чем уверен, ни раз не применяли. Я крутанул колесо у изголовья и Альвеву потащило наверх, теперь она просто висела на руках, но ноги больше не тянуло.
— Альвева, покайся! Покайся, если чувствуешь за собой вину! Покайся и это прекратится, — объяснял я девушке снова и снова, ходя кругами вокруг нее, — Если ты не виновата, то я готов вылечить тебя и содержать пожизненно за ошибку ордена! Я обещаю тебе золото, только не молчи!
Она молчала… Кричала от боли, плакала, но молчала! Да что с ней такое?
— Ребята, я на такое не пойду! Я не собираюсь лезть под стол! — спорил Люцифер, читая список требований. — Я не согласен! У меня еще есть дьявольская гордость! Там грязно и сквознячок!
— Полезай!!! — хохотнул Бельфегор. — А мы посмотрим! Сам проспорил!
— А может я верил в Тусю… Ничего, Туся, я потом отыграюсь! — обиделся Люцифер, перечитывая список дел.
— Святой, вы задали на одной пытке больше вопросов, чем описано в уставе святого ордена. Вы должны выбрать более болезненную, — почти заикаясь проговорил писать и спрятался за бумагами. А потому уже оттуда добавил. — Может, у нее дьявол отнял возможность говорить? Может, ей распятием клеймо поставить? Говорят, что так одержимость проходит.
Я глубоко вздохнул… Никогда не жалел о том, что писал сам… Устав всегда был моей гордостью и, как я считал раньше лучшим творением… Что же сейчас не так? Почему не так?
— Палач! — позвал я, закрывая дверь пыточной и ища его взглядом. Он нашелся довольно быстро. В самом конце коридора, мужчина стоял на коленях и молился. Когда я окликнул его, он рывком поднялся и побежал ко мне, — Перевяжи на клеймение.
— Господь, милостивый! — прошептал палач и чуть не сполз по стене, затравленно оглядываясь на меня, — Святой Антоний, неужто самостоятельно сдвинули? Как же получилось-то так?
— С божьей помощью, — ответил я, выходя из допросной в коридор, глотнуть свежего воздуха и прогуляться, — Без меня ничего не делать! Кто попробует оспорить мой приказ — убить на месте!