Я держалась так крепко, как дед репку, как бабка дедку, как внучка бабку и так далее.
Но таинственного домового, видимо, в детстве учили: «Сам погибай, но товарища выручай!» Поэтом операция по спасению рядового Райана сопровождалась сопением и попытками разжать мои руки. Все силы были брошены на эту операцию, но я держала так, словно гадалка нагадала мне, что это — последний мужик в моей жизни!
— К худу или к добру? — спросила я.
Внезапно мои руки вспыхнули зеленым светом. В этот момент таинственный домовой наконец-то подал голос.
— Пусти! — выдавил он из себя.
Для домового он был как-то очень крупноват. А для покойника — слишком бодреньким.
Бесы прыгнули на него, а я отпустила, чтобы тут же вскочить с кровати и помочь бесам. В свете моих горящих рук я увидела заросшего мужика, перепуганного насмерть!
— Ну что, мой хороший, — заметила я, все еще с удивлением глядя на свои руки. Они светились чуть заметным болотным светом. — Делаем сглаз или порчу?
— Не надо, ведьмушка-матушка… — взмолился мужик.
— Хорошо! Поясняю для особо впечатлительных. С глаз долой? Или я тебя порчу. Возможно даже стулом! — хохотнула я совсем по-ведьмовскому.
— Не признал, ведьма-матушка, — ныл загнанный в угол мужик. Окно было открыто. С улицы веяло прохладой.
— Ты зачем бабу пугаешь? — заметила я, понимая, что это обычный сельский парень. — Половицами скрипишь! А?
— Так ведь я… это, — опустил глаза мужик.
— Ну, продолжай! — я чувствовала облегчением. — Зовут тебя как?
— Андрейкой, — послышался ответ. Бесы держали его за ноги, а он не понимал, что происходит. И почему он не может убежать.
— Так, Андрейка, ты бабу зачем пугаешь? — повторила я свой вопрос.
— Не смотрите на меня так. У вас глаза жуткие… Зеленые, — вжал в голову плечи Андрейка. На нем была рубаха и спущенные штаны. Все свое хозяйство и палисадник вокруг него он стеснительно прикрывал обеими руками.
— А ты рассказывай, не стесняйся, — наседала я, мило улыбаясь.
— А к кому мне еще ходить-то? А? — выкрикнул Андрейка. — Меланья замуж вышла! Авдотья померла! А мне-то страсть как хочется!
— С тобой все понятно, — уперла я руки в боки. — Итак, дружочек. Если еще раз ты сюда проберешься, я тебе твою репку из палисадника с корешками вырву! Ни «страсти», ни «хочется» уже не будет! Ты меня услышал?
— Д-д-да, — закивал Андрейка. Голос у него стал внезапно таким радостным. Он был уверен, что его отпустят. — Да! Ведьма-матушка!
— Ты со мной не шути, — предупредила я, нагоняя страху. — И чтоб ноги и прочих органов твоих здесь не было!
«Домовой» превратился в дворового, а потом в уличного, улепетывая в темноту.