Мишель и Майкл сели бок о бок на гранитный парапет. Дюны, казалось, поднимались и опускались в зависимости от того, брал ли голос Элизабет Шварцкопф более высокие или более низкие ноты. Венера появилась над пиком Телескоп и в полумраке сверкала подобно факелу. Скоро ее окружил хоровод из звезд. К тому моменту, когда прозвучали заключительные слова последней песни «Все в мире большом замолчало / В величье вечерней зари / Возможно, странник усталый / Лик смерти в том часе узрит?»[7], мы пребывали в состоянии невероятной душевной гармонии, недостижимом в нормальных условиях.
— Музыка — наша теология, — сказал Фуко тихо.
— Мишель, — спросил Майкл, — не хотите холодного лимонада?
— Нет, — ответил Фуко решительно. — Я не хочу, чтобы хоть что-то встало между мной и зельем, и всем прочим. Ничто не должно повлиять на чистоту эксперимента.
Затем он повернулся ко мне и спросил шутливым тоном:
— Симеон, зачем вы употребляете такую гадость?
— Но это химия совсем другого рода, — ответил я. Мне показалось, что я сказал глупость, и, как бы пытаясь получить утешение, я подвинулся ближе к Майклу. Мишель, который прилег на бок, опершись одним локтем на ограждение, напомнил мне «Спящую цыганку» Руссо. Он как бы предлагал нам не обращать на него внимания.
— Мишель, — спросил я, — в вашей жизни было какое-то особое событие, типа того, что произошло с Руссо на пути в Венсен, со святым Павлом, когда он направлялся в Дамаск, или даже с Буддой под деревом Бодхи, поспособствовавшее возникновению у вас революционных взглядов, которые определяют направление вашего творчества?
— Да! — ответил он. — Когда я поступил в Высшую нормальную школу, ее директору захотелось узнать, есть ли во мне что-то необычное. Когда я проинформировал его о моей гомосексуальности, он просто пришел в ужас и сказал, что такое поведение ненормальное и неприемлемое для репутации его учебного заведения. А затем он изолировал меня от других, якобы для моей собственной пользы, и сказал, что меня надо исправить и что мной должны заниматься все подряд: врачи, учителя, психологи, психиатры и так далее. В тот момент я мгновенно осознал, как работает система. Я понял главный принцип нашего общества: все под одну гребенку.
— Вы успели влюбиться в какого-нибудь мужчину к тому времени?
— Впервые это произошло со мной, когда мне было шестнадцать лет. С тех пор я всегда двигался от любви к знанию и к истине.
Когда Майкл вернулся к машине, чтобы принести еще катушек с записями, Фуко заметил:
— Он просто чудо. Настоящий волшебник. У него все время находится, чем нас заворожить.