Надо сказать, что внутрь двора им попасть удалось не сразу. Минут пять они толклись около крепкой дубовой двери, в окошко которой выглядывал сморщенный сухой старичок, категорически отказывающий пропустить пришельцев. Только появление перед дверью автоматчиков, один из которых не вытерпел и произнес такую фразу, что, наверно бы, и стены покраснели, старик открыл дверь, а сам, путаясь в длинной сутане, побежал куда-то вглубь двора.
Когда Борис и Захаров очутились в середине двора и стали мысленно планировать размещение в нем и зданиях подразделений госпиталя, откуда-то из-за угла церкви показалась целая делегация. Впереди шел высокий, представительный, еще нестарый ксендз, за ним два других, потолще и постарше, самым последним семенил старичок, открывший им калитку.
Подошедшие поздоровались. Наиболее представительный из них густым, басовитым голосом, на ломаном русском языке спросил, что им нужно.
Борис ответил ему на польском, что он начальник госпиталя, и что они хотят здесь временно на два-три месяца разместить в зданиях колледжа госпиталь.
Ксендз вынул из кармана бумагу и молча протянул ее Борису. В бумаге по-польски и по-русски было написано, что помещения семинарии-колледжа освобождаются от постоя воинских частей. Эта бумага была подписана каким-то польским полковником.
Алешкин внимательно прочитал бумагу, а затем сказал:
– Я подчиняюсь маршалу Рокоссовскому. У меня предписание развернуть госпиталь в Сандомире. Ваши здания сейчас пустуют, мы будем в них находиться, очевидно, до октября месяца, после чего их освободим. Мы гарантируем, что из зданий ничего не будет похищено, и сами они не будут попорчены.
Разрешите нам осмотреть здания, может быть, они нам еще и не подойдут. Ксендзу ничего не оставалось сделать, как показать помещения.
Он повел за собой Бориса и Захарова, послав куда-то одного из сопровождавших его монахов.
Здание колледжа вполне подходило для размещения госпиталя и по размерам, и по порядку расположения комнат-классов. Требовалось только на время вынести парты и заменить их кроватями.
Здание общежития, состоявшее из многочисленных комнат-келий с высокими сводчатыми потолками и узкими окнами, было не очень уютно, но всё-таки могло служить жильем для медсестер, санитаров и дружинниц. Решили, что для врачей и начсостава подыщутся жилые помещения в ближайших домах, у населения.
Сопровождавший Алешкина ксендз просил оставить примерно около трети общежития для служителей, проживающих в нем в настоящее время. Скрепя сердце Борис согласился. Не очень-то ему хотелось, чтобы на территории госпиталя находились посторонние люди, да к тому же еще и монахи. Но делать было нечего. Пока шли эти переговоры, а происходили они в келье-кабинете настоятеля колледжа, последний нетерпеливо поглядывал на дверь. Но, видно, так ничего и не дождавшись, дал свое согласие на въезд госпиталя в эти помещения.