– Какое несчастье? о чем ты говоришь? встревожился Борис.
– Ты помнишь то письмо, которое я попросила тебя написать?
– Какое письмо? – недоумевал Борис.
– Ну, да, то, написанное карандашом, где ты написал своей жене, что к ней не вернешься, а если и приедешь, то только за тем, чтобы забрать своих детей.
Борис мгновенно вспомнил, и его злость на Шуйскую увеличилась еще больше. Это было в начале ноября. После того как госпиталь прибыл в Лигниц, у Бориса был очередной тяжелый приступ гипертонии, и Батюшков основательно накачал его люминалом. Несколько дней он находился в полубредовом-полусонном состоянии, лежал в постели, и поэтому участия в проводах врачей не принимал. В день отъезда к нему зашла Шуйская, чтобы проститься.
Прощаясь, она сказала:
– Боря, а ведь твоя жена тебя совсем не любит. Я прочитала ее письмо, которое лежит на письменном столе, она пишет там обо всем, но только не о любви к тебе, оно какое-то сухое.
Как ни плохо сознавал Борис окружающее, слова Шуйской возмутили его:
– Какое право ты имела читать ее письмо?! Ведь мы договорились, что ни моя, ни твоя переписка нас не касаются! А потом, ты же совсем не знаешь моей жены. Она другая женщина, она может не говорить о любви, но много думать обо мне.
– Ты в этом уверен? А мне кажется, что она тебе изменяет.
– А я?! Я-то ей изменяю всю войну, так что мне даже и говорить об этом стыдно.
Как же я могу ее в чем-нибудь упрекать?
– Ну, ты другое дело. Ты мужчина. Да и ты на фронте, а она в тылу. Послушай, а что бы ты сделал, если бы узнал, что она действительно тебе изменила и с тобой жить не захочет?
– Что-о-о, я бы ей такое письмо написал!
– Ну а какое? – задорно спросила хитрая женщина.
И, плохо сознавая, что он делает, Борис схватил с тумбочки, стоявшей у кровати, листок бумаги, карандаш и наскоро набросал несколько грубых, резких строчек, адресованных его Кате. И с раздражением бросил листок на пол…
Несколько дней Борису было так плохо, что он совсем и забыл об этой подлой записке.
Вспомнил о ней он лишь перед ноябрьскими праздниками, когда Шуйская уже давно уехала. Он пересмотрел все бумажки, валявшиеся на столе, и, не найдя этой записки, подумал, что, наверно, во время уборки ординарец поднял ее с пола и выбросил в печь.
Но одновременно у него мелькнула и другая мысль. Не взяла ли это письмо Шуйская?
И он решил на всякий случай предупредить появление этого письма в Александровке. Он до этого собирался отвечать на Катино письмо, сейчас написал этот ответ и в нем сделал приписку, чтобы Катя не обращала внимания на письмо, написанное им карандашом, если она его получит.