Это был полный человек с небольшой сединой на висках и маленькой круглой лысиной, как будто выстриженной на его большой, какой-то квадратной голове. На его толстом, мясистом, но небольшом носу были водружены большие круглые очки, воротник кителя полурасстёгнут. Пояс с портупеей и с пистолетом в кобуре висел на спинке настоящей кровати, стоявшей у одной из стен комнатки.
Большой стол, окруженный несколькими стульями, находился посредине комнаты. На нем в хаотическом беспорядке, а может быть, в порядке, но известном только одному хозяину землянки, лежали карты, разные бумаги, папки и стоял полевой телефон. На одной из стен висели шинели.
Что больше всего удивило Бориса, так это кровать. Давно уже он не видел таких кроватей и никак не предполагал, что на фронте, во фронтовой обстановке могут они быть.
Это была не солдатская, а большая двуспальная кровать с пружинным матрацем, с периной, ватным одеялом, двумя большими подушками и даже с блестящими никелированными шариками на спинках.
Не доходя на шаг до стола, Алешкин остановился, принял положение «смирно» и отчеканил:
– Товарищ начсанарм, вновь назначенный начсандив 65-й дивизии военврач 3 ранга Алешкин прибыл для представления.
– А, приехал… Ну, здравствуй, здравствуй! – добродушно сказал Николай Васильевич и, протягивая через стол прибывшему руку, продолжал:
– Да брось ты эту официальность, когда бываем одни, это ни к чему. Другое дело на людях, и особенно на глазах начальства.
Там уж, будь любезен, тянись как положено. А сейчас садись к столу, расскажи, что тебя беспокоит? Как думаешь работать? А потом я тебе кое-что порасскажу. Думаю, что времени нам хватит. – Он посмотрел на наручные часы. – В 17:00 нас обещал принять член Военного совета, полковник Тынчеров, я должен тебя ему представить. Ты его не знаешь? нет? Он до войны был заместителем председателя ВЦИК РСФСР. С ним очень считаются и на фронте, и даже в ставке Верховного. Ну, да это, впрочем, потом, а сейчас рассказывай. Да, ты есть не хочешь? Ну, тогда чайку… Шурочка, – позвал он, – дай нам с товарищем Алешкиным чайку, да хорошо бы с лимончиком.
Борис опять удивился. Он уже не помнил, когда пил чай с лимоном. И перед войной-то это было редкостью, а во время войны…
Ну да, ведь это же все-таки начсанарм, подумал он.
Через несколько минут, прихлебывая из настоящего стакана с подстаканником горячий сладкий чай с лимоном и похрустывая печеньем из только что раскрытой расторопной секретаршей пачки, Борис рассказывал Склярову обо всех своих сомнениях, опасениях и о почти полном отсутствии знаний того, что ему предстояло делать. Не смог он также, несмотря на обещание, данное им Перову, не заикнуться о том, что его призвание – лечебная, хирургическая работа и что ему должность начсандива не по плечу.