Один день ясного неба (Росс) - страница 148

Но лишь до того момента, как Данду рассказал о речке. Его зубы стучали.

— Ты ее потерял?

Она почувствовала, как спазматически сжалась мать за ее спиной — словно курица перед смертью.

— Она выскользнула, — запинаясь, проговорил Данду.

— Я тебя убью, — проговорила Сонтейн.

Первая реакция губернатора после этого признания оказалась типичной. Он захотел отправить поисковую команду, чтобы люди прочесали все кусты, перевернули все камни и обыскали все дома.

Сонтейн вспыхнула:

— Сам подумай, папа! Ты собираешься отправить сотни мужчин искать мою пусю? По-твоему, это хорошая мысль?

И от глупой затеи отказались.

— И как ты могла доверить какому-то придурку такую драгоценность? — кричал отец.

Он всегда ужасно сердился, когда не мог решить проблему деньгами. Она видела в его кабинете сейф: до отказа набит наличностью, которая, похоже, никогда не иссякает. Деньги были рассованы по лежавшим на полках мешочкам, идеально соответствовавшим взяткам нужного размера.

— Он не придурок! — кричала она в ответ, хотя сама еще никогда в жизни так не злилась ни на кого, как на Данду сейчас. — Завтра он станет моим мужем, и если вы с мамулей хотите внуков, то лучше вам поскорее что-то придумать, потому что у меня… Нет… пуси!

После чего заперлась в своей комнате и снова позвонила Данду и спросила, о чем он, на хрен, думал, когда пошел гулять в лес с ней, словно это связка бананов.

Первейшая проблема, с точки зрения ее родителей, заключалась в том, чтобы избежать… всеобщего позора. Если молодые не могли заниматься сексом и никто не знал, почему они не могли заниматься сексом, следовательно, никто не мог иметь возможность заняться сексом с ее сокровищем, если его кто-то найдет. К моменту, как она поговорила — вернее, поорала — с Данду во второй раз и бросила трубку, она уже услышала, что по радио объявили о запрете секса.

— …запрещается под страхом пожизненного заключения всякая сексуальная активность любого вида, повторяю, любого вида, вплоть до двух часов десяти минут пополудни завтра.

Сонтейн зажмурилась — в точности как ее мать. Нет, правда, ну как же глупы ее родители. Страх был сильнее здравого смысла. Правительственное распоряжение без объяснения причин только добавляло таинственности, а что могло быть сильнее, чем желание разгадать эту тайну?

А тут еще женщина с радиостанции, которая позвонила им домой. Она ей не поверила. Мамуля сказала, что папе было бы разумно выступить по радио и сказать, что все отлично, и поговорить с ведущей о вышивке на свадебном платье, о детях и о том, как ему грустно видеть, что его единственная доченька вылетает из родного гнезда, чтобы стать взрослой самостоятельной женщиной, и подробно описать убранство свадебного зала. Но она много месяцев слушала увещевания Ха — а с той шутки были плохи. Она была не из тех женщин, с кем привык иметь дело папа, таскавший мешочки денег на радиостанцию и как ни в чем не бывало обсуждавший там погоду. Все без исключения радиоведущие — даже Папик-Женолюб! — симпатизировали местным политикам. Мисс Ха им не больно-то симпатизировала. А папа не мог себя сдерживать, когда ему бросали вызов.