Завьер плыл к берегу, на ходу прикидывая, сколько там людей, и обдумывая свою стратегию. Многие жители Притти-тауна знали его в лицо, но в основном его почитатели обитали на других островах архипелага. Он мог бы затеряться в суматохе, укрыться в темных закоулках, ему лишь следовало как можно быстрее покинуть пляж. Он поднял взгляд наверх, к «Стихотворному древу» на вершине утеса. Му зажгла в ресторанных окнах синие лампы — это был их сигнал, что в заведении все идет хорошо. Он любил эту женщину. Замаринованная коза будет напоена ароматами трав и соков и готова для медленной обжарки. Сегодня он положит ее в вырытую в земле печь и будет тушить всю ночь, посыпав корицей и специями. Но он принял другое решение: козу приготовить только для своих близких. Для Айо, Чсе и ее подружек; для Му и ее мужа и их троих детей, для матушки Сут и отца Найи, может быть, для женщины Айо, если еще не поздно ее пригласить и если брат согласится представить ее членам семьи.
Поставить козу на вертеле в саду, чтобы дети могли отрезать от нее куски и есть руками. Хлеб, свежие овощи с огорода. Любимые лакомства Чсе: открытые пирожки, кексы, мороженое с сюрпризами внутри. Ему надо бы спросить у Му, что любят ее дети.
В каком же направлении пойти?
Музыка, смех, гомон толпы — все ближе.
Он ступил ногой на твердое дно. Рыбки щекотали ему лодыжки. Выйти на берег, прячась под кронами морского винограда. Или пойти прямиком через толпу и шагать мимо людей, не таясь?
Быстрее, быстрее! Одинокий мужчина с нетвердой походкой наверняка привлечет внимание.
— Радетель?
Плеск прибоя. Завьер вгляделся сквозь слепящее пламя факела.
— Радетель, это вы?
Стоявший на кромке пляжа пузатый мужчина махал ему. Завьер застонал. Сандер, хозяин местного бара. Угодливый добряк. Сандер стоял в толпе радостных шумных мужчин, и все они глядели сквозь языки костра на него, выходившего из воды.
— Видите его! Смотрите: это же радетель!
Проклятье! Да пропади они все пропадом!
Он даже решил было повернуть обратно, но они окружили его, прежде чем он поплыл назад. Их было человек двадцать, точнее, он не смог сказать, и все с радостными приветствиями зашлепали по воде, разодетые словно на карнавал, с размалеванными ярко-розовой и синей краской веками, с нарисованными на мокрых грудях змеями и солнцами; с накладными серебряными и черными ресницами, в разукрашенных масках; размахивали кулаками и распевали хором. Какой же шум! Их было невозможно пронять уговорами, они дружески хлопали его по спине, вытащили его на берег, подбросили и усадили на чьи-то крепкие плечи.