Он знал, что больше никогда не встретит такую, как она.
Последней записью в книжке было описание бартерной сделки, заключенной на прошлой неделе: мас’ Преке предложил ежедневно приносить ему двух упитанных голубей в обмен на бочонок сиропа из малайских яблочек, который варила Му.
За окнами раскатисто гремел гром; он подполз поближе к мотыльку и свернулся вокруг него калачиком.
Он знает, как записать рецепт.
Все же Найя к нему не пришла.
Кто же он такой, если не мужчина, который только и может, что горделиво расправлять плечи, чтобы показать себя — с помощью женщины? Принося себя в жертву.
Найя любила что-нибудь написать в его записной книжке, потому что это был лучший способ привлечь к себе внимание: осквернять его священные тексты, усмехалась она, вычеркивая важный ингредиент рецепта или нужный ему рисунок. Она называла свои каракули в его записной книжке стихотворениями, с чем он не мог согласиться не потому, что лучше ее разбирался в стихах, но потому, что знал, какие поэтические тексты она обычно писала. Он не всегда их понимал, особенно в юности, но всегда ценил за дерзость, за радостный тон. И за ироничное остроумие.
Ее каракули были способом умереть.
Он стал громко декламировать ее строки мотыльку-паромщику:
мачете в саду
плыви пока не устанешь чтобы плыть обратно
ешь ягоды манцинеллы
рыбу фугу или
стручки зеленых аки
заберись на заморский корабль и
и спрыгни с носа
в моторную лодку
юркую моторку
затей драку
накорми мою акулу досыта
стой
беги
голодай покуда тазовые кости не прорвут кожу
слети с крыши храма
завернись в коралловый риф
обними ската
умри ЖУТКО
срежь мне живот
морской еж
на запястьях колючая проволока
запутался в сети
горький пьяница
кусай
Что бы она сделала, если бы не Зебедайя? Скиталась бы вечно, лишь бы не приходить к нему?
Конечно, она не могла ему верить и не обратилась за помощью.
А чего же еще он ожидал?
В конце концов она покончила с собой, потому что ничто не могло ее исправить.
А Зебедайя знал, ему хватило мужества это понять.
Но кто же он?
Едок мотыльков, каким и был всегда. Ел их каждый день. На его руках зеленели разводы от мотыльковых крыльев; он отер руки о переносицу и лег на спину, облизывая губы.
Он знает, что ему недостает мотылькового дурмана, который вгонял его в пот, и безумной энергии, особенно галлюцинаций, темных и невнятных.
А в итоге: ничего.
Может, стоит сейчас проглотить шевелящегося мотылька со вкусом шелка и зелени? Выбежать под ливень и впасть в забытье прямо на обочине дороги и там валяться, как бродячий пес? Не этого ли хотел Зебедайя Реми? Он поднял голову, подставив ветру шею. А будет здорово — проглотить мотылька в грозу; он поступит как его бог-покровитель, съедающий свои губы. Ливень омывал дом. Завьер смутно догадывался, что это не обычный ураган. Надо бы закрыть ставни. Надо бы многое сделать, чтобы обезопасить себя.