Пайлар смотрит на него так, словно он ему интересен, и мурлычет себе под нос. Они слышат плеск воды за дверью. Впитавшаяся в веревку соленая вода высохнет на коже, проникнув глубоко в рубцы от ударов, которые потом будут гореть огнем.
Романза наливает в стакан воды из кувшина начальника полиции, и Пайлар жадно пьет, лежа на полу нога на ногу.
— Почему ты не сказал ему правду?
— Я хочу казаться сильным.
— Да, ты хочешь казаться сильным, но это не ответ на вопрос, почему ты не сказал ему.
Пайлар мурлычет.
Романза говорит:
— Это же кроличья песня.
— Да? — удивляется Пайлар. — Меня научила ящерица.
— Если ты решил, почему ты не хочешь ему сказать, тогда ты просто скажи, а я подтвержу твои слова, и он не станет тебя бить.
— Нет смысла говорить.
— Но почему ты не хочешь сказать ему правду?
— Потому что побои — это ерунда.
Он поднимает рубаху и показывает Романзе шрамы, избороздившие ему кожу на лопатках, тянущиеся к талии и убегающие вниз между ягодицами.
У Романзы перехватывает дыхание.
— Если он изобьет тебя, мне будет больно.
Слышны шаги начальника полиции, поднимающегося по лестнице.
Пайлар обдумывает ситуацию. Они переглядываются, осознавая, что у них много общего.
— Я скажу, что не имею никакого отношения к полю сахарного тростника.
Романза трогает спину Пайлара — в первый, но далеко не в последний раз: таких моментов затем будет много.
— Наставник…
Пайлар улыбается.
— …можно я сяду рядом?
Родители встретили новость криком. Чему может научить этот мальчишка, этот грязный оборванец, который дружит лишь с луной да лесными зарослями? В дом снова зовут ведунью и еще трех, ибо родители не намерены ни молчать, ни смириться и не могут поверить решению Романзы. Аколит неприкаянного? Да никогда в жизни! Он не сможет приносить пользу, он не будет полезен, вопил Интиасар. Но в конце концов решение было принято: самый главный вопрос заключался в том, способен ли Пайлар чему-то научить Романзу. И он научил.
Он знал местную природу, а она никогда не лгала.
Романза попрощался с начальником полиции и поблагодарил его. Он попрощался с матерью и пообещал вернуться домой к пудингу. Он пообещал Сонтейн писать письма. Он попрощался с отцом, который стоял с налитыми кровью глазами, сжав кулаки. Когда за ним зашел Пайлар, отец встал в дверях, умоляя и крича:
— Ты никуда не пойдешь, мальчик, ты понял меня?
И впервые в жизни он позволил себе разгневаться на отца — за все, а может быть, даже за то, чего тот вовсе не заслуживал. Пайлар ждал, ждал его рот, ждали его руки и его грациозное, испещренное шрамами тело, а его отец был уже стар — и не понимал любви. А Романза мечтал сидеть под деревьями, быть поближе к воде, лазать по горам, покуда все тело не покрывалось кровоподтеками и ссадинами и жутко болело, трогать все деревья на Попишо и никогда больше не лгать! И добиться того, чтобы люди смотрели на него во все глаза.