Управлять поместьем сэра Роджера Ньюдигейта, просвещенного сельского сквайра, крупного землевладельца, мецената, владельца Арбьюри-хаус, особняка, перестроенного из старого аббатства, получалось у Эванса ничуть не хуже, чем плотничать или лесничить. У сэра Роджера, коллекционера портретной живописи (Ромни, Рейнолдс), учредителя оксфордской поэтической премии, мало интересовавшегося такой скучной материей, как неурожай или задержка арендной платы, он вызывал абсолютное доверие и доверие это оправдывал в полной мере.
В 1813 году Эванс женится вторым браком на Кристиане Пирсон, женщине добросердечной, такой же практичной и деятельной, как и муж, родившей ему трех детей, двух дочерей и сына. Мэри-Энн была самой младшей: в 1819 году, когда она родилась, сестре, Кристиане (или Крисси, как ее звали домашние), старшей из детей, исполнилось уже пять лет, а брату Айзеку – без малого три. Свои отношения со старшей сестрой Мэри-Энн запечатлеет в «Мидлмарче» в образах Доротеи и Делии Брук, а с братом, с которым первые годы жизни была очень близка и которому во всем подражала, – в «Мельнице на Флоссе»: между ней и Айзеком и Талливерами, Мэгги и Томом, немало общего.
Спустя полгода после рождения 22 ноября 1819 года в городке Чилверс-Котон младшей дочери Эванса Мэри-Энн Роберт с семьей переезжает в Грифф-хаус, увитый плющом, уютный дом красного кирпича на территории поместья Арбьюри, с садом, живописным прудом и каналом неподалеку. Красивый, цветущий, ухоженный Уорвикшир (не чета Йоркширу сестер Бронте) станет местом действия многих ее будущих книг, в этом графстве пройдут первые двадцать лет жизни будущей писательницы.
«Язык здешнего пейзажа, домов, людей, – вспоминала впоследствии Мэри-Энн, уже ставшая к тому времени Джордж Элиот, – был вкрадчивым, благостным, умиротворенным, и казалось, останется таким навсегда».
Нет, не навсегда. Спустя много лет в письме своей ближайшей подруге Саре Хеннелл Мэри-Энн напишет, что детство, впечатления детства отрадны лишь в воспоминаниях:
«Детство – счастливая пора, лишь когда на него оглядываешься. Для ребенка же это время тяжких переживаний, причина которых неведома. Вспомним хотя бы коклюш и страх привидений, не говоря уж об ужасе, который внушают нам преисподняя и сатана, а также божество на небесах, недовольное тем, что я попросила еще один кусок сливового пирога. Хуже же всего страдания старших: дети видят, что они страдают, но не способны понять почему».
Айзек стал ее первой – и далеко не последней – сердечной привязанностью; ей, натуре тонкой, робкой, неуверенной в себе, мечтательной, с детства, подобно известному герою русской литературы, в своем воображении, «пересоздававшей жизнь на иной лад», и в будущем всегда будет не хватать любви, тепла, сочувствия, душевной близости, ей всегда нужен будет близкий человек «под рукой», на которого можно положиться, которому можно излить свои тревоги. В подростковых сонетах, значимо озаглавленных «Брат и сестра», она подробно опишет, как они с братом гуляют по заросшим незабудками лугам, сидят у реки, катаются на лодке или удят рыбу или играют в шарады (в этой игре Мэри-Энн не было равных), продираются сквозь заросли, идя по следам «таинственных цыган». И как, поссорившись с братом, которому во всем подчинялась, она безутешно рыдала, спрятавшись от него на чердаке: