Почти каждый год ездят за границу и по Англии, выступают, читают лекции, по приглашению профессора Майерса в середине шестидесятых гостят в Кембридже.
«Дождливый майский вечер, мы гуляем по саду в Колледже Святой Троицы, – вспоминает Майерс. – Она, против обыкновения, взволнованна, разговорчива, несколько раз со всей серьезностью, убежденностью повторяет три вещих слова: Бог, Бессмертие, Долг. „Как же непостижимо первое, как невероятно второе и как властно и окончательно третье, – говорит она. – Не это ли высшая власть неотвратимого Закона?“ Я слушал, опустилась ночь, она повернулась ко мне, точно сивилла во мраке, своим суровым, величественным ликом…»
Во-вторых, Джордж Элиот устраивает у себя музыкальные журфиксы; сама Мэри-Энн по-прежнему в свет не выезжает, но по воскресеньям, во второй половине дня принимает у себя. У нее бывали Тургенев, Генри Джеймс, и тот и другой большие поклонники таланта Мэрион. Sunday Afternoon Receptions[64] становятся важной приметой культурной жизни столицы тех лет. «Потчует» гостей Мэри-Энн не только музыкой, но и Джорджем Льюисом. Блестящий собеседник, он развлекает приглашеных остроумными эскападами, шутит напропалую. Хозяйка же дома, в отличие от него, молча с видом оракула сидит у камина, в светской беседе участия не принимает, время от времени изрекает своим низким музыкальным контральто одну-две фразы и очень редко, только когда в доме самые близкие, соглашается спеть. От роняющей слова мудрой и всезнающей Викторианской Сивиллы, учителя жизни, «умнейшей женщины эпохи», как ее называли, веет властностью, меланхолией и в то же время глубоким чувством и благорасположением. Если только гости из вежливости или из превратно понятого почтения не начинают расхваливать ею написанное.
«Терпеть не могу, когда по обязанности читают мои книги и по обязанности же о них рассуждают, – пишет она Саре Хеннелл после выхода в свет „Сайлеса Марнера“. – Я никогда их никому не посылаю и не хочу, чтобы о них говорили – разве что непреднамеренно, из непосредственного чувства…»
Гостей Льюисы принимают не чаще раза в неделю, да и то как дань давней традиции, скорее из чувства долга перед друзьями, предпочитают же они, особенно Мэри-Энн, жизнь замкнутую, общение друг с другом, «один на один».
«Мы очень счастливы, – пишет она в феврале 1865 года той же Саре Хеннелл. – Теперь для меня приглашение нескольких гостей становится героическим усилием… Джордж – сама активность, он пышет энергией, хотя и жалуется на недомогание. Как же я боготворю его добрый юмор, его здравомыслие, его трогательную заботу обо всех, кто в ней нуждается! В нем вся моя жизнь!»