Наутро ее решимость не ослабла, и Эмма вышла из дома пораньше, чтобы ничто не могло ей помешать. Возможно, думала она, по пути ей встретится мистер Найтли, или, может, он зайдет к Бейтсам, когда она еще будет там. И пускай. Она не станет стыдиться своего справедливого и неподдельного раскаяния. По пути Эмма поглядывала в сторону Донуэлла, но мистера Найтли так и не встретила.
– Все дамы дома! – никогда еще она так не радовалась этим словам и никогда еще не ступала по коридору, не поднималась по лестнице с желанием доставить хозяйкам удовольствие, а не сделать им одолжение, и получить искреннее удовольствие самой, а не посмеяться над ними.
Ее появление вызвало какую-то суматоху: за дверьми забегали и заговорили. Она услышала, как мисс Бейтс кого-то поторапливает, служанка испуганно и неловко попросила ее немножко подождать, а затем впустила слишком рано. Тетя с племянницей, казалось, сбегали в соседнюю комнату. Она успела ясно увидеть Джейн – та выглядела очень нездоровой, и перед тем, как дверь за ними закрылась, Эмма услышала, как мисс Бейтс говорит:
– Ладно, милая, я тогда скажу, что ты в постели, ты ведь и впрямь неважно выглядишь.
Бедная старушка миссис Бейтс, как всегда вежливая и кроткая, выглядела так, будто не совсем понимает, что же происходит.
– Боюсь, Джейн приболела, – сказала она. – Впрочем, я не знаю, говорят-то мне, что все в порядке. А дочь моя, думаю, скоро выйдет. Вы найдете себе стульчик? Что-то Хэтти запропастилась. Я сама ничего не могу… Нашли стульчик? Вам удобно? Уверена, скоро она выйдет.
Эмма очень на это надеялась. На мгновение она испугалась, что мисс Бейтс ее теперь избегает. Но вскоре та вышла:
– Мисс Вудхаус, как мы счастливы, как мы вам обязаны!
Но совесть подсказывала Эмме, что в ее голосе нет прежней бодрой говорливости, что выглядит и двигается она несколько принужденно. Эмма надеялась, что заботливые расспросы о здоровье мисс Фэрфакс помогут возродить былую дружбу. И надежда эта быстро оправдалась.
– Ах, мисс Вудхаус, как вы добры! Полагаю, вы уже все слышали… и пришли нас поздравить. По мне, наверное, и не скажешь, что это большая радость, – сказала она, сдерживая набежавшую слезинку, – но нам так тяжело будет с ней расставаться, она ведь у нас столько времени провела, а сейчас у нее разболелась голова, все утро писала письма… такие длинные письма: полковнику Кэмпбеллу, миссис Диксон. «Милая, – говорю я, – ты ведь так ослепнешь», – потому что писала-то она сквозь слезы. Неудивительно, да, неудивительно. Это ведь такая перемена, и, хотя ей невероятно повезло… Такое место, полагаю, молодой девушке не всегда так сразу достается… Мисс Вудхаус, не сочтите нас неблагодарными, это такая удача… – У мисс Бейтс снова навернулись слезы. – Моя бедняжечка! Видели бы вы, как у нее разболелась голова. Когда событие приносит столько боли, трудно оценить сей подарок судьбы по достоинству. Она ужасно себя чувствует. По ее виду никто бы и не сказал, как она счастлива получить такое место. Надеюсь, вы извините ее за то, что она к вам не вышла… она не может… ушла в свою комнату… Я попросила ее лечь в постель. «Милая, – говорю я, – скажу, что ты в постели», – а она не лежит, а ходит по комнате. Говорит, что теперь, когда написала все письма, ей скоро станет лучше. Она будет очень сожалеть, что не смогла к вам выйти, мисс Вудхаус, но вы столь добры, что простите ее. Мне так стыдно, что вам пришлось ждать под дверью… Но тут началась такая суматоха… Понимаете, мы ведь стука не слышали и не знали, что к нам кто-то идет, пока вы не начали по лестнице подниматься. «Да это миссис Коул, – говорю я, – будьте уверены. Больше никто так рано не придет». «Ну, – говорит она, – рано или поздно все равно придется с ней увидеться, так почему бы и не сейчас». А потом зашла Пэтти и говорит, что это вы. «Ох! – сказала я. – Это мисс Вудхаус. Ты, разумеется, захочешь с ней повидаться». А она говорит: «Я не могу ни с кем видеться», – вскочила и убежала. Вот и заставили вас ждать… Так стыдно, простите нас! Я ей сказала: «Раз уж не можешь, милая, то иди, я скажу, что ты в постели».