Еще в детские годы самым поразительным в этой сказке казалось Алексу вот что: богатырь совсем не хотел исцелить девицу. Он намеревался убить ее. Ведь некто вещий предсказал ему жениться на замарашке, которая лежит в кровище и гноище в каком-то богом забытом месте, и он положил грех на душу взять, но избавиться от жуткой судьбы. Вот и ударил полумертвую уродку мечом – чтобы через несколько лет встретиться с ней, красавицей, полюбить, взять в жены – и постигнуть, что от судьбы не уйдешь, не убежишь, не спрячешься, не избегнешь ее, и вещих строк в книге Рода не дано переписать никому. Ты хочешь принести вред – но приносишь благо. Ты хочешь спасти – но губишь. Ты хочешь спастись сам – но гибнешь, потому с первого по последний вздох движет тобою некая вышняя, неумолимая сила, и тебе лишь мнится, что твои мысли, чувства, желания что-то значат. На самом же деле они не значат ровно ничего. Или столь ничтожно мало, что их вообще не стоит принимать в расчет.
Алекс давно сделался фаталистом в душе, но фатализм его относился лишь к человеческой, личной, частной судьбе, а сейчас он вдруг задумался: подчинены ли судьбы государств такой же фаталистической неизбежности? Начертана ли в той же книге Рода – в другой главе – неопровержимая, неискоренимая судьба державы по имени Россия? Кейт, он сам, те, кто послал их сюда, кто поддерживает Кейта в России, – что за роль определена им? Предначертано ли им сделаться некоей совокупной вышней силою, воплощением того самого богатыря, который, желая принести вред девке-богатырке, принес ей благо, – или им суждено всего лишь сделаться стаей зловонных мух, кружащихся над больным, страдающим телом страны, усугубляя ее муки и страдания, мня при этом, что каждый вздох, каждый стон России обусловлен их замыслами и деяниями… их жужжанием и кружением?
Алекс неотрывно смотрел на огонь, однако едва ли замечал, что пламя угасает и давно пора подбросить дров в камин. Перед ним велась не причудливая игра света и теней – перед ним представали лица тех людей, которых он успел встретить за время своей жизни в России. Многих он действительно увидел впервые, но о многих был наслышан, к встрече с ними подготовлен, снабжен всеми необходимыми сведениями, которые следовало иметь. Он создал в своем воображении довольно четкие образы их и намеревался при встречах с ними руководствоваться заранее выработанной линией поведения, чтобы успешнее содействовать задачам своим и целям тех, кто направил его в Россию, однако в очередной раз убедился, что не только российская действительность со всех сторон выпирает из прокрустова ложа предварительных замыслов и представлений, так же как выпирают из них «великие преобразования» Петра Первого. Нипочем не желали вмещаться в эти рамки и русские люди.