Старолюбцы видели в этом счастье великое и посрамление всех богопротивных деяний Петра-Антихриста. Те же, кто называл Петра преобразователем, с болью наблюдали, что все построенное им на Руси пропадает. И, дай волю молодому царю, пропадет совсем.
Не мог не видеть этого и Алекс. Но, в отличие от Кейта, для которого личность молодого императора не представляла никакого интереса, Алекс чувствовал: Петр был обречен орденом на смерть – и все же он должен быть понят! Хотя бы перед тем, как быть убитым.
Во многом мнения Алекса и Кейта об этом мальчике, безусловно, совпадали, но там, где Кейт и Остерман, люди по происхождению нерусские, видели только лишь презренные леность и равнодушие, Алекс, родившийся в России, остававшийся русским по крови, сумел увидеть иное – главное. Это был глубокий, неискоренимый страх императора перед собственным троном!
Петр не хотел быть державным властителем, не хотел принять на себя полную ответственность за положение дел в стране прежде всего потому, что боялся того чудовищного, разлагающего влияния, которое престол оказывает на человека. Идти по стопам деда означало для него не только погрузиться в пучину нескончаемых дел и забот. Это значило переделать себя, сделаться прежде всего палачом, потому что всякое коренное преобразование в такой стране, как Россия, не может произойти мирным путем: оно возможно только через пролитие крови, через суровую кару, через жестокость и бесчеловечность, через неисчислимые жертвы, через смерти тех людей, которым нет дела до какого-то там великого, но призрачного будущего державы, которые живут нынешним днем, своей собственной жизнью, жизнью своих любимых, детей, близких, и это важнее для них, ценнее для них всего свету белого, каких бы то ни было преобразований. И кто осудит, кто посмеет упрекнуть или осудить их? Россия слишком необъятна, чтобы жителей ее можно было заставить мыслить и чувствовать одинаково. Однако демон России бесился и бесновался на ее вольных, немереных просторах, прекрасно зная: всяк русский ленив и сонлив лишь до поры. А когда почует, что держава дошла до края, за которым – гибель, он тут же от векового сна воспрянет, ляжет костьми, изойдет кровью, забудет о себе и родных своих, даст на куски себя изрезать во имя этого демона Родины, непостигаемого умом и сердцем человека иной крови, иной веры, иного происхождения.
Но не может это произойти волею одного человека, даже столь мощного преобразователя, каким был первый Петр! Должно вызреть некое общее осознание… вызреть в боли и муке. Подобно страшному, смертоносному нарыву. Вызреть – и прорваться общими, осмысленными деяниями, лишь побуждаемыми и направляемыми волею верховного властителя.