— Так я уже… пытаюсь, — говорю я. Хотя, честно сказать, результаты не очень-то заметны. — Но как бы там ни было, не стоит тебе сюда приходить.
— Даже если бы мистер Натан обо всем знал, он не был бы против. Он куда лучше, чем его дядья, которые сейчас всем рулят в компании. А их противные женушки и детишки возомнили, что они в этом городе главные. Дайси, моя двоюродная бабушка, говорит, что Стерлинг был совсем другим — внимательным к людям. В тот день, когда он угодил под комбайн, которым убирали тростник, бабушка Дайси была неподалеку — готовила обед для сборщиков урожая. Она-то и осталась с Робин и Натаном, после того как их отца срочно транспортировали в больницу на вертолете. А когда Стерлинга не стало, его жена забрала детей и уехала на какую-то там гору. Бабушка Дайси все про этих Госсеттов знает. Она чуть ли не всю жизнь за домом судьи приглядывала. И меня сюда приводила, когда я оставалась под ее присмотром. Вот откуда я знаю судью и мисс Робин.
Я живо представляю себе детишек, играющих вместе в тот давний день, когда случилось непоправимое.
— Да и вообще никому этот дом не нужен, — продолжает Ладжуна. — Судейский сын погиб в поле. Сам судья умер три года назад в собственной постели. Мисс Робин умерла два года назад: просто поднималась по лестнице однажды вечером — и все, сердце остановилось. Бабушка Дайси говорит, что в каждом поколении Госсеттов непременно есть такой ребенок, который рождается синим от удушья, и мисс Робин даже пришлось делать операцию на сердце, когда она появилась на свет. Но мама считает, что мисс Робин просто увидела призрака, он-то ее и погубил. Мама говорит, что это место проклятое, потому-то никто и не хочет тут жить. Так что забирайте поскорее книжки, какие вам только нужны, и убирайтесь подобру-поздорову, — девочка кивает на дверь с таким видом, что сразу становится ясно — она хочет, чтобы я как можно скорее перестала мозолить ей глаза.
— Я ни капельки не суеверная. Особенно когда речь идет о книгах, — сообщаю я, все еще вглядываясь в ящик, из которого Ладжуна вылезла, и гадая, как она там вообще поместилась.
— А напрасно. После смерти-то уже и не почитаешь.
— Кто сказал?
Она фыркает:
— Вы в церковь ходите? — приблизившись ко мне, она резко просит: — Голову уберите!
Я едва успеваю отскочить, как она дергает за какой-то рычаг, спрятанный за ящиком, и полки тут же приподнимаются, обнажив под собой люк.
— Я же вам говорила: это место так и кишит тайнами.
Внизу виднеется лестница — с виду очень древняя, — ведущая в неглубокий подвал. Я замечаю, как по обломкам кованой садовой мебели, сваленным внизу, пробегает огромная серая крыса, и быстро отворачиваюсь.