Довольный собой, он швырнул окровавленный платочек куда-то в угол горницы и, шлепнув себя по ляжке, поднялся со скамьи. Он, Богдан Яковлевич Вельский, еще сумеет всех обставить, сумеет! Так просто он не сдастся, нет! Слишком многое на кону!
Пока ждал своего слугу, насвистывал счастливо что-то себе в бороду. Когда холоп явился, Вельский сказал с безумной улыбкой на лице:
— Я грамотку напишу. Вручишь ее в руки Борису Годунову. Молви, жду я его, друга старого, в доме своем, как дорогого гостя. Чего глаза вытаращил? Озолотимся мы еще с тобою, слышь? Все впереди…
* * *
Летом в семье Захарьиных справляли две свадьбы. Сперва Никита Романович выдал дочь Евфимию за князя Ивана Васильевича Сицкого, последнего сына погибшего под Венденом Василия Андреевича Сицкого. Супруги приходились ДРУГ Другу сродными братом и сестрой, и Никита Романович таким образом вновь скрепил прочный союз кланов Сицких и Захарьиных. Едва отгуляв и подсчитав убытки (на приданое боярин не скупился!), назначили на конец лета еще одну свадьбу — к дочери Ирине посватался Степан Годунов, троюродный племянник Бориса Годунова.
Сыновья Никиты Романовича недоумевали, почто отец дал согласие на брак, но даже они не ведали того, что и сватовство это было подстроено обоюдно, как Годуновыми, так и самим Никитой Романовичем.
Меж тем завершились переговоры со Швецией, и десятого августа было подписано Плюсское перемирие, которое, однако, так и не решило территориальных претензий Москвы. До лета 1586 года (именно тогда должен был быть подписан мирный договор) за Швецией оставались Копорье, Корела, Ям, Ивангород и их обширные уезды. Перемирие это было шатким и носило временный характер — обеим державам нужна была длительная передышка. Тотчас началась переброска всех войск на южные границы, и Никита Романович принимал в этом деятельное участие. Одновременно с этим готовился он к свадьбе дочери Ирины…
И вот наконец молодые сидят за богатым свадебным столом, осыпаемые хмелем, все в парче и бархате. Оба еще совсем дети, и они, не притрагиваясь к еде, застенчиво поглядывают друг на друга, краснея и улыбаясь. От обилия гостей, разодетых в пестрые многоцветные одежи, и здравниц весь богатый терем Захарьиных ходит ходуном.
Федор Никитич сидит неподалеку от стола молодых, глядит в пылающие счастьем и жадным ожиданием чего-то чудесного очи младшей сестры, невольно вспоминает, как ее, еще совсем девчонку, таскал на плечах, пугал, изображая бодающегося быка. А теперь невеста! После он долго ревниво изучал жениха — пухлощекого безусого мальчишку, который и моложе своей невесты выглядит! А вот поодаль сидит и его отец, окольничий Иван Васильевич Годунов, такой же одутловатый, нос картошкой, весь красный от меда, смеется так что все тело жиром трясется. А вот сидят Дмитрий и Борис Годуновы. Но они суровы, непроницаемы, о чем-то непринужденно с масками любезности на лицах беседуют с прочими гостями.