Даже сквозь бушующий ливень смотритель яма услышал протяжный свист и, натянув грубые лапти на перемотанные толстыми онучами ноги, накинув протертый зипун, вышел на крыльцо своей просторной, обнесенной ветхим тыном избы. Снаружи, за воротами, укрытые тьмой и стеной дождевой воды, стояли три крытых возка.
— Отворяй ворота, Ванька! Живо! — бросил он молодому своему подопечному, сообразив, что прибыли знатные гости. Из одного возка, широко шагая через разлившиеся пузырящиеся лужи, выбрался один из путников. Он, накинув на голову капюшон плотного дорожного вотола, подошел к смотрителю, прокричал:
— Нам бы на ночлег остановиться. Не видно ни зги!
— Отчего ж не зайти, тут нынче свободно! — радостно отозвался смотритель и, едва появился промокший насквозь его подопечный Ванька, отворявший гостям ворота, он дал ему подзатыльник:
— Беги баню топить, раззява!
Сам хозяин суетливо начал накрывать на стол. Путник, зайдя следом за ним, снял с головы промокший капюшон, осмотрелся, удоволенно кивнул:
— А натопил, отец, знатно!
— Дело хозяйское! — отвечал радушный смотритель. — Что за гости, кого везешь, боярин?
— Не боярин я, — ответил Истома Шеврыгин, государев посол, — а везу к самому государю послов латинских, самого папы римского. Слыхал о таком?
— Не слыхал, сынок, не пришлось! — почесав плешивую макушку, отвечал смотритель. Шеврыгин усмехнулся и хотел было уходить, как услышал нерешительный окрик смотрителя:
— Соколик! Ты, стало быть, самою государя узришь?
— И чего? — устало глянул на него Шеврыгин. Смотритель глядел на него, как на икону, и так ничего ему и не смог сказать.
Шеврыгин подозвал толмачей и с их помощью решил объявить послам о последней остановке перед приездом в Старицу, где их ожидал государь. Самый молодой из послов, брат Мориено, первым вышел из возка, скользя по грязи. За ним выбралось еще двое — старец отец Стефан и еще один молодой иезуит, брат Модест. В черных балахонах, тут же промокших насквозь, они засеменили в избу. Шеврыгин направился к следующему возку.
Там находились еще двое — молодой священник Джованни Паоло Кампани, полный итальянец с маленькими бегающими глазками, и сидевший напротив него папский легат с угрюмым восковым лицом — Антонио Поссевино. Укрыв зябнувшие длани широкими рукавами своего черного одеяния, он сидел в углу и недовольно глядел на Шеврыгина. Русскому послу самим государем запрещено было общаться напрямую с папскими легатами, и он ревностно соблюдал этот наказ, потому говорил с ними редко и только через толмачей, не оставаясь с ними наедине за всю поездку ни на минуту. Толмачи сообщили послам, что эта последняя остановка необходима, и здесь можно переждать непогоду, отдохнуть, дабы завтра со свежими силами предстать перед государем. Нехотя послы вылезли из возков и, так же семеня по скользкой грязи, направились на постоялый двор…