— Не убивайте! Не убивайте! Я посол! Посол государев! Посол! — взвизгнул Пелепелицын. Тем временем казаки уже начали расправу над пленными, коих они и не собирались оставлять в живых. Двое казаков с оголенными саблями ждали, пока к ним подведут моливших о пощаде пленников, сами бросали их на колени и отсекали им головы так умело, словно острым топором срубали тонкие сучья на сухом дереве.
Пелепелицына спасла охранная грамота, скрепленная царской печатью. Благо и среди казаков нашелся один грамотей, по слогам, путая буквы, прочел атаману, и Кольцо велел отпустить посла. К ним подвели одного из ногайских пленников. С разбитым носом, он стоял, ощетинившись, словно пес, озирался испуганно черными глазами.
— Бери «языка», Гриша, посла бери и вези их на Москву, пущай они государю о мире с ногайцами сами расскажут! — приказал Кольцо казаку с повязкой на глазу и добавил с улыбкой: — Глядишь, может, наградит нас государь за службу!
Стоявшие подле него казаки рассмеялись. Пленника связали и, перевалив через седло вниз лицом, обвязали еще со всех сторон, дабы не сбежал. Пелепелицыну дозволили ехать в седле. Напоследок один из казаков, хохоча, огрел его плетью, молвив:
— Скатертью дорожка!
— С Богом! — молвил казак Гриша и, свистнув, тронул коня. Пелепелицын, отправляясь следом, оглянулся. Казаки, шутя и смеясь, продолжали свою страшную расправу — гулко свистели сабли; шурша травой, откатывались прочь отрубленные головы. Вспомнились слова Уруса о большой войне, которая случится, ежели что произойдет с его послами. Стало жутко от этой безысходности. Когда же закончится все это, Господи?
И Пелепелицын, крестясь, вновь заплакал, но не потому, что жалел униженное свое достоинство, а оттого, что радовался целой своей голове.
* * *
«От великого государя, милостью Божьей, Стефана, короля польского и великого князя Литовского, Русского, Прусского, Мазовского, Самогитского, Ливонского, государя Трансильванского и пр. — Иоанну Васильевичу, государю русскому и великому князю Владимирскому, Московскому, Новгородскому, Казанскому, Астраханскому, Псковскому, Тверскому, Пермскому, Вятскому, Болгарскому и пр.
Как смел ты попрекать нас басурманством, ты, который кровью своей породнился с басурманами, твои предки, как конюхи, служили подножками царям татарским, когда те садились на коней, лизали кобылье молоко, капавшее на гривы татарских кляч! Ты себя выводишь не только от Пруса, брата Цезаря Августа, но еще производишь от племени греческого; если ты действительно из греков, то разве от Фиеста, тирана, который кормил своего гостя телом его ребенка! Ты не одно какое-нибудь дитя, а народ целого города, начиная от старших до наименьших, губил, разорял, уничтожал, подобно тому, как и предок твой предательски жителей этого же города перемучил, изгубил или взял в неволю… Где твой брат Владимир? Где множество бояр и людей? Побил! Ты не государь своему народу, а палач; ты привык повелевать над подданными, как над скотами, а не как над людьми! Самая величайшая мудрость: познать самого себя; и чтобы ты лучше узнал самого себя, посылаю тебе книги, которые во всем свете о тебе написаны; а если хочешь, еще других пришлю: чтобы ты в них, как в зеркале, увидел и себя и род свой…