Белый конь с драгоценной сбруей и богатым седлом, удерживаемый конюхами, клонил благородную шею к земле, к черной грязи, в коей уже извалялось его белоснежное брюхо. Направляясь к нему, Баторий хмуро поглядел под ноги, на угольную слякоть — дождь все никак не мог вымыть пепелище, в которое московиты превратили окрестности Пскова на многие мили. Когда Баторий подошел с войсками, вокруг не было ничего, только тяжелая пелена дыма и грозно возвышающиеся над ней стены города. Разнося по округе смрадный запах тлена, всюду лежали раздувшиеся туши убитых лошадей и погибшие ратники с выклеванными вороньем лицами — посланный впереди войска на разведку отряд литовской конницы попал в засаду и был едва ли не целиком вырезан. Говорят, вылазкой командовал молодой воевода Андрей Хворостинин, брат Дмитрия Хворостинина, о коем уже многие прослышали в Польше…
Превозмогая боль в пояснице, Баторий лихо взобрался в седло, и конь, своенравный и гордый, как только его отпустили, тут же поднялся, захрапел, затоптался на месте, звеня сбруей, но сильная рука всадника, взявшая поводья, усмирила его. Отряд крылатых гусар и наемных немцев в черных одеяниях стояли поодаль под колыхающимися на ветру знаменами. Баторий, развернув коня, дал знак, запели сигнальные рожки и тут же замолчали, захлебнувшись в тишине. Казалось, замолк весь лагерь, растворились наполнявшие его разнообразные шумы.
Сотрясая воздух, ударила пушка, и первый же выстрел напрочь снес деревянный шатер одной из башен, разбив его в щепки…
— За два дня обстрелов польские пушки успели значительно повредить Угловую и Свиную башни. Покровская башня едва ли не уничтожена, — говорил Иван Петрович Шуйский, собрав воевод в своем тереме. — Это мне было известно еще днем. Что со стенами рядом с этими башнями?
Он говорил, и даже сейчас снаружи глухо били пушки, и глиняная утварь дрожала на столе от ударов ядер, но он и сидящие с ним воеводы были покойны, привыкшие к несмолкаемым обстрелам.
— Я только что оттуда, — отвечал молодой воевода Андрей Хворостинин, разительно похожий на старшего брата. — Во многих местах стены разбиты саженей на шестьдесят, если не более. Стена возле Покровской башни разрушена на двадцать, но они продолжают туда бить…
— Возведение земляных стен продолжается? — пристально глядя ему в глаза, осведомился Шуйский. От далекого удара ядра откуда-то за стеной грохнулся глиняный кувшин и разбился, но воеводы и ухом не повели.
— Работы не завершаются, я лично слежу за этим, — кивнул Хворостинин.
— Когда будут готовы? — Шуйский устало взглянул на него.